Кошмар По-эта. Говард Филлипс Лавкрафт

      Year after year I heard that faint, far ringing

      Of deep-toned bells on the black midnight wind;

      Peals from no steeple I could ever find,

      But strange, as if across some great void winging.

      I searched my dreams and memories for a clue,

      And thought of all the chimes my visions carried;

      Of quiet Innsmouth, where the white gulls tarried

      Around an ancient spire that once I knew.

      Always perplexed I heard those far notes falling,

      Till one March night the bleak rain splashing cold

      Beckoned me back through gateways of recalling

      To elder towers where the mad clappers tolled.

      They tolled – but from the sunless tides that pour

      Through sunken valleys on the sea’s dead floor.

      Годами слышал гулкий звон далекий

      Я в ветре полуночной черноты,

      Не с колокольни, что встречал в пути,

      Но чуждый, как из бездны преглубокой.

      Ответ я в снах и в памяти искал,

      Представил звоны каждого виденья

      И Иннсмут, чайки в белом оперенье

      Где вились подле шпиля, кой я знал.

      Так и дивился я б далеким нотам,

      Но хладный дождь раз в мартовскую ночь

      Меня направил к памяти воротам

      И к башням, что звонили во всю мочь —

      Но от течений, мчавших в глубине

      Чрез затонувший дол на мертвом дне.

      Out of what crypt they crawl, I cannot tell,

      But every night I see the rubbery things,

      Black, horned, and slender, with membraneous wings,

      And tails that bear the bifid barb of hell.

      They come in legions on the north wind’s swell,

      With obscene clutch that titillates and stings,

      Snatching me off on monstrous voyagings

      To grey worlds hidden deep in nightmare’s well.

      Over the jagged peaks of Thok they sweep,

      Heedless of all the cries I try to make,

      And down the nether pits to that foul lake

      Where the puffed shoggoths splash in doubtful sleep.

      But oh! If only they would make some sound,

      Or wear a face where faces should be found!

      Обитель их под гробовой плитой —

      Ночами вижу тварей о рогах,

      Худых, крылатых, черных, о хвостах

      С двойной колючкой, злобой налитой.

      Они с бореем предстают ордой

      И, грубо сжав меня в своих когтях,

      Несут к мирам в безрадостных цветах,

      В колодце страха скрытым чернотой.

      Над гребнем Тока мчатся в вышине,

      К моим мольбам глухи, и в самый ад,

      До озера, что источает смрад,

      Где брызжут шогготы в притворном сне.

      О, если б издавали звук они,

      И лик несли, где лица быть должны!

      And at the last from inner Egypt came

      The strange dark One to whom the fellahs bowed;

      Silent and lean and cryptically proud,

      And wrapped in fabrics red as sunset flame.

      Throngs pressed around, frantic for his commands,

      But leaving, could not tell what they had heard;

      While through the nations spread the awestruck word

      That wild beasts followed him and licked his hands.

      Soon from the sea a noxious birth began;

      Forgotten lands with weedy spires of gold;

      The ground was cleft, and mad auroras rolled

      Down on the quaking citadels of man.

      Then, crushing what he chanced to mould in play,

      The idiot Chaos blew Earth’s dust away.

      И вот явился из Египта он —

      Царь Темный, кланялся кому феллах;

      Надменен, худощав и скуп в речах,

      В шелка заката цвета облачен.

      Что б ни сказал он – верил люд всему,

      Но повторить не мог его слова,

      А по народам разнеслась