Дама и лев. Касанова Клаудия
и она одарила мужа ослепительной улыбкой.
Госпожа была молода, постарше Аэлис, но ещё далеко не матрона. Когда мать Аэлис взяла её на службу в замок, чтобы присматривать за малышкой, ей едва исполнилось пятнадцать, она прятала испуганные глаза, заслоняясь густой и длинной светлой шевелюрой, такой редкой для служанки. И тогда уже можно было позавидовать её статной фигуре, хотя и широковатой в бёдрах и в плечах, но рыцарям, служившим в замке это, похоже, очень даже нравилось, да и отцу тоже, как не без горечи должна была признать Аэлис. Какое-то время молодая служанка делила постель с Филиппом, и связь его с нею, вместо того, чтобы стать очередной мимолётной победой, крепла, отчего жену господина, мать Аэлис, снедала тоска. Аэлис прогнала воспоминания о том давно прошедшем, но всё ещё казавшемся ей близким времени, одна мысль о котором рождала в ней ощущение бессилия и злобы. Сейчас Жанна была замужем за её отцом и, как некогда мать Аэлис, распоряжалась жизнью замка.
– Вы как всегда правы, госпожа, – ответил Филипп, подходя к жене и целуя её в губы. – Кто, кроме вас, способен постичь нежный птичий нрав…
– Даже такой хищной пташки, как сокол?
Жанна оглянулась, гневно сверкнув глазами, на её прекрасном лбу уродливо вздулась вена. Вопрос задала не Аэлис, хотя была бы рада, если бы он сорвался с её губ: это был Луи Л’Аршёвек, только что осадивший на всём скаку коня, поравнявшись с охотниками. Озэр появился рядом с ним, со спокойной улыбкой склонил голову и добавил:
– Простите его, госпожа, если он вас обидел. Он едва слышал последние слова разговора, и тут же, не раздумывая, разинул свой громадный рот. – Рыцарь повернулся к другу и язвительно заметил:
– Тебя должны бы звать Луи Деревенщина, а не Луи Архиепископ, судя по тому, как мало в твоих словах здравомыслия, свойственного служителям Церкви, и как много неразумия, которое пристало разве что конюху.
Филипп Сент-Нуарский рассмеялся, но в глубине души был встревожен. Он знал, что рыцарей следует держать в узде, особенно, когда дело касалось его юной супруги, а это становилось всё труднее, ведь их уже был целый десяток, но излишнюю строгость он проявлять тоже не хотел. Гнев лучше приберечь для более серьёзных проступков, чем необдуманные слова. К тому же, Бог ведает, почему, Озэр относился к Филиппу с величайшим почтением, и Филипп понимал, что надёжными людьми не разбрасываются, особенно, в такие нелёгкие времена. И потому он решил положить конец короткой перепалке, пока она не переросла во что-то более серьёзное.
– Удовлетворит ли вас, моя госпожа, если я заставлю этого тупицу… – он на миг замолчал, и все затаили дыхание, – посвятить вам покаянную песнь? Должен предупредить вас, что поёт он как жаба с северных болот, так что наказание окажется двойным: он будет страдать от того, что станет посмешищем, а мы будем вынуждены его слушать, хоть нам и не в чем себя винить, разве что в том, что были свидетелями его грубости. Образцовое наказание, я бы сказал!
Озэр подмигнул другу, Жанна на миг побледнела, Луи тем