Ученик мага. Тахир Шах
выколоть мне глаза, если я посмею вернуться.
Девика не отрывала взгляда карих глаз от пола, вспоминая эту сцену.
– Когда я сюда попала, то первое время чувствовала себя как прокаженная. Люди плевали мне вслед, выкрикивали оскорбления. Матери шептали детям: «Не подходи к ней, она заразная!» Я благодарю Бога за то, что он послал мне эту работу. Работа, конечно, тяжелая, но это работа. Я каждый вечер молюсь о скорой смерти.
Услышав мой глупый вопрос, не думает ли она о повторном замужестве, Девика невесело улыбнулась.
– Да как же мне опять замуж, – смутилась она. – Нет, это невозможно. Я ведь вдова.
В Варанаси темнеет быстро. Похожий на шум примитивных печатных прессов стук ткацких станков, над которыми при свете свечей горбились вдовы, становился все тише и тише – улицы вновь оживали. Древняя магия Каши пробуждается на закате. Когда в лавках торговцев шелком и цирюльников закрывают на ночь ставни, на улицах появляются бесконечно длинные процессии паломников. Босые, скрюченные, полуслепые, они спешат узкими тропками к многочисленным храмам – их здесь называют мандирами. Их нередко строят у самой границы воды.
Кое-кто несет на голове на специальных подушечках шипящие газовые светильники, и они освещают все вокруг призрачным голубоватым светом; в воздухе стоит резкий запах цветов могры, шаркают босые ноги, и звонят храмовые колокола. Здесь будто в несчетный раз играется спектакль по пьесе Шекспира – все на зубок знают, что должны говорить и что делать. Густая толпа, где смешались паломники, священники и священные коровы, вдруг расступается, пропуская похоронную процессию. Завернутое в шафранно-желтую ткань тело умершего несут на бамбуковых носилках к Джаласаину – гхату, отведенному для кремации.
Носильщики с потрясающей точностью вписываются со своей ношей в увешанную оранжевыми гирляндами рамку металлодетектора – совсем как в аэропорту. Это устройство изначально поставили здесь, чтобы не пропустить террористов к Золотому храму. Давным-давно не работающая рамка стала играть новую роль – религиозную. Спешащие попасть в Золотой храм паломники останавливаются и низко кланяются перед тем, как сквозь нее пройти – они, возможно, верят, что после этого на них снизойдет благодать.
На помосте возле самой воды горело десятка полтора погребальных костров, искры мерцали в прохладном ночном воздухе. За кострами высились целые поленницы дров одинаковой длины – подходи и зажигай.
Смерть и последующее просветление – вот что занимает умы жителей Варанаси прежде всего. Но здесь, в отличие от всего остального мира, смерть – событие чудесное, радостное. Ничего общего с западными катафалками и гостями во фраках и дорогих туфлях. Ни скорбных лиц, ни гробов, ни могильных памятников, ни кладбищ, ни гадких черных вуалей. Смерть считают здесь переходом в иное существование, относятся к ней практично, по-будничному.
Тело несут дальше. Сопровождающие платят за меру дров. Когда погребальный костер готов,