Держава. Том 3. Валерий Аркадьевич Кормилицын
пригляди, пока мы эти два в казарму снесём, – развязав верёвочку и пошарив внутри, выудил пирог в добрую ладонь Козлов.
– Да посторожу, не сумлевайтесь, – обрадовался гостинцу часовой. – А то великий князь Константин так и шастает туды-сюды возле ворот…
Составив мешки у тумбы дневального по роте, Сидоров почесал бровь, оглядев мирно спящих солдат.
– Пойдём, Никита, к дежурному по полку являться. А как офицеру доложимся, к фельдфебелю нагрянем. А после уж земляков соберём.
Доложив о прибытии штабс-капитану Яковлеву, который, приняв рапорт, с чувством пожал им руки и отпустил, пошутив, что сейчас занесёт их визит в камер-фурьерский журнал, бойцы направились к фельдфебелю.
Держа под мышкой приличных размеров свёрток и по привычке волнуясь, Сидоров осторожно постучал в дверь.
– Разрешите войтить, господин фельдфебель.
– Кого нелёгкая после отбоя несёт, – услышали сонный голос и перед ними предстал белый силуэт в кальсонах. – Это что за ячмени на ротном глазу? – поинтересовался, сощурив глаза, бог и царь нижних чинов 1-й роты Павловского полка. – Здорово щеглы, – узнал прибывших. Проходите. Явились – не запылились, – глянув на бывшего ефрейтора, проглотил дальнейшую тираду о вставленных в задницу перьях, узрев его награду на груди, приравнявшую эту «обувную щётку» к нему – фельдфебелю роты Его Величества и Георгиевскому кавалеру: «Ну зачем я упросил начальство отправить полкового недотёпу на войну. Вот и стал, благодаря мне, героем», – уселся за стол, приглашая пришедших устраиваться рядом.
Поглядев, дабы унять душевные муки, на картину «Въезд на осляти», произнёс, внутренне морщась и страдая – картина на этот раз не помогла:
– Ну что ж, господа ерои, следует вечер отполировать и послушать ваши рассказы, – поднявшись, со вздохом достал из шкапчика бутылку водки.
– А камчадал2 мой на посту перед воротами стоит. Видали, поди. Так что придётся самим вертеться. Ты, Левонтий, не в службу, а в дружбу, – глянул на солдатский Георгий, – за ротным писарем сходи. Ты, Никита, за нашим полковым знаменосцем Евлампием Семёновичем Медведевым слетай. Он своего друга-музыканта позовёт, что на барабане играет.
– О-о! Музыканты – они фасонистые, – убегая, успел вставить Козлов, – писарям нипочём не уступят.
– А я фельдфебеля второй роты приглашу, Иванова Василия Егоровича. Вот и славно посидим, – благостно оглядел разложенные на столе куски солёного сала, вареной гусятины, белого хлеба, пирогов и целый свёрток сушёной тарани. – С утра рота в бане была, – с набитым ртом, через некоторое время, вещал Пал Палыч, морально почти смирившись с преображением ротного раздолбая в люди. – Потом робяты полы в ротном помещении мыли. Занятий по субботам, как знаете, не бывает, так что посидим, побалакаем, чайку вволю попьём, и я вам кровати укажу…
Только легли спать, как «фасонистый» барабанщик пробил тревогу, а дневальный по роте дурным голосом заорал:
– Строиться-я!
«Что за дела? –
Так спокон века в Павловском полку назывался солдат, прислуживающий фельдфебелю.