Корабли с Востока. Наталья Резанова
если мы с тобой их недооценили и они все же рискнут и ударят на юг, мне в спину?
Ящер поворачивает голову, смотрит удивленно: что тут нужно объяснять-то?
– Я же сказал, – морщится он, – из Сироиси идут три дороги. Эта, – он выговаривает раздельно, как ребенку, – ведет прямо к Курокава.
К столице Айдзу, главной крепости Уэсуги.
– Я ее уже разок брал, – напоминает сват, – не у них, но брал. И они помнят, что я ее брал. Как пойдут, так вернутся.
– Ты не успеешь отойти.
– Мне не надо отходить. – Сват подбирает палочку, стучит ею себя по лбу, смеется костяному звуку. – И громить их мне не обязательно. Если они опоздают на день – они опоздают навсегда.
– У них довольно большая армия… раз в шесть больше твоей.
– И очень хорошие генералы. Так что если я возьму Айдзу, второй раз я его не отдам, – говорит ящер. – Уж извини, даже тебе.
Что на это можно сказать? Только кивнуть. Сват намерен поставить на кон все – свою драгоценную армию, свой драгоценный север… никогда он не рисковал ими так, до конца. Головой – да, и не однажды, землей и людьми – никогда. Теперь рискует. Спрашивать почему – бессмысленно, честного ответа все равно не дождаться – да его и не получилось бы понять. Слишком они разные люди. И звери.
– Ничем я не рискую, – недовольно морщится гость, глядя на пустой чайник. – Ничем. Ваша бесконечная светлость не хуже меня понимает: у тех, кто сейчас вступит в бой, есть вшивый, но шанс, – объясняет он, мешая уличную речь с придворной грамматикой. – Даже в случае поражения есть. Те, кто сейчас отвернет, – мертвы. Их сожрут изнутри, их предадут и продадут… В мирное время можно править, не уважая себя, но нам такой роскоши еще долго не видать.
Хозяин гладит прохладное дерево веранды. Он знает все завитки на ощупь. Часто тут сидит. И почти всегда – один.
– Да, – соглашается он. – Вы это и тогда говорили…
И замолкает, вспомнив, что говорил это – не сват. Потому что свату тогда было шесть лет в совсем другой стране. Это говорил он сам, двадцать восемь лет назад, под Микатагахара, глядя на превосходящие во всех смыслах силы Такеды Сингэна, улыбаясь в глаза почти неизбежному разгрому. Тот, кто сейчас отвернет, – мертв, и земля его мертва. Он тогда не отдал дорогу без боя, проиграл, выжил и сохранил провинцию. И теперь, вспоминая, слышит кашляющий смех ящера за левым плечом. Там, тогда, в прошлом.
Впрочем, эту ошибку делали все. Все, кто когда-то ходил под знаменами с цветком айвы или рядом с этими знаменами. Все бывшие вассалы и союзники князя Оды, те, с кем он взялся объединить страну. Все они помнили Датэ там, где его быть не могло, – и раз на раз проговаривались. Даже великий господин тайко изволил как-то ругаться, что он эту тварь еще с первой киотской кампании невзлюбил… тоже потом смеялся. А сват никого никогда не поправлял. Сначала барсук думал – потому что ему лестно. Потом понял: он тоже не помнит, вернее, помнит что-то свое. Для себя он – тоже их ровесник, а вот Наоэ, который старше его на семь лет – «молодой Наоэ». И, наверное, так оно и есть.
– Вот