Индульгенции. Иван Солнцев
ко мне? – выдавливаю из себя с глупым, подростковым страхом.
– Зачем? – она обжигает меня взглядом и тоном.
– Посмотреть, как живу в командировках. Посидеть более… уютно. Мы нечасто встречаемся.
Разумеется, мы едем в «Азимут». Поднимаемся по пандусу вместо ступенек и о чем-то постоянно болтаем. Я прошу на ресепшне бутылку шампанского со льдом в номер.
Мы не занимаемся сексом в эту ночь. Мы занимаемся любовью. Поверьте мне, разница была ощутима. Мне кажется, мы кого-то разбудили, когда Юля испытала очередной звонкий оргазм, потому что после этого нам стучатся в дверь, хотя шампанское уже в номере. Но нам абсолютно плевать на весь мир вокруг. Я забываю о том, что в моей жизни был дежурный секс с женой, и склейка пленки моей жизни производится в правильном порядке, и можно нажать на «play» снова.
Окончательно насытившись друг другом, мы не хотим спать, а выпиваем шампанского и со смехом обсуждаем, кого в наших компаниях неплохо бы подсидеть или просто убрать из штатного расписания, как явление, и больше не переходим на тему нашего общего прошлого. Словно ничего и не было. Юля прижимается ко мне во сне – она всегда засыпала раньше меня, – и ощущение того, что сейчас ей нужен именно я, и именно меня она выбрала своей защитой и своим источником тепла, – это ощущение гораздо сильнее любого оргазма или героинового прихода – чего угодно.
Утром я встаю раньше нее, украдкой кидаю взгляд на ее прикрытое только до пояса тело, а потом стою на балконе и обдумываю все произошедшее. Выключенный звук на мобильнике. Завтрашнюю работу на выставке. Бардак в голове. Полнейший сумбур.
Немного позже мы выходим из номера, завтракаем и уезжаем на Выставочную на метро, потому что на такси мы точно опоздаем к открытию. Почти все это время мы оба молчим.
На следующий день ее не было на выставке. Когда я звонил, ее номер был недоступен. Возможно, она уже была в самолете.
Я помню белоснежно-белое белье в номере. То, каким оно было, когда я увидел постель, вернувшись вечером. Убранную постель, в которой уже не было ее запаха. Я долго стоял и смотрел на это белье, выпил немного пива и лег на пол. А потом собрал вещи и уехал на такси в Шереметьево.
Сейчас, поздней ночью, в самолете до Пулково, ощущая ускорение и с наслаждением слушая рев турбин, я понимаю…
Юля
…и когда он вышел на балкон, я не стала вскакивать, а просто открыла глаза и прошептала.
– Знаешь, мне впервые за последние месяцы не больно.
Но он не услышал. Точнее – он услышал что-то невнятное, обернулся ко мне, но не увидел даже, что мои глаза открыты. А я испугалась того, что сказала, и прикинулась спящей. Я не понимала, что это значит тогда. Просто мне казалось, что воспоминания о периоде нашего разрыва сожгут меня заживо и развеют прах по миру, что боли сильнее этой не будет. Черта с два я была права. Все то, что мне казалось сугубо духовным, материализовалось. И дней, когда не больно, больше нет. Такая вот ирония судьбы.
Подходя к машине с большим бумажным пакетом, я ощущаю головокружение такой силы, что мне нужно срочно остановиться, иначе я потеряю ориентацию в пространстве