Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник). Пелам Вудхаус

      Хотя задача эта, чувствовал Арчибальд, потребует немалого героизма – отец Аврелии не принадлежал к тем кротким старичкам, оскорблять которых одно удовольствие. Нет, он был крепким закаленным колониальным губернатором на покое – из тех, что возвращаются в Англию, чтобы проводить закат своей жизни, рявкая на клубных официантов, и до этих пор Арчибальд предусмотрительно всячески его ублажал. С угодливым усердием он не упускал случая умаслить сэра Рэкстро Кэммерли. Соглашался с любым его мнением. Искательно ухмылялся, держась с довольно-таки тошнотворной почтительностью. А главное, упоенно слушал его рассказы и не придавал ни малейшего значения тому, что по какой-то прихоти памяти проконсул иногда повествовал про одно и то же четыре вечера подряд.

      Усилия его не пропали втуне, и ему удалось войти в такую милость к старому хрычу, что внезапное изменение политики должно было произвести особый эффект. Одно смелое усилие, казалось Арчибальду, и тема свадебных колоколов будет неизбежно снята с повестки дня.

      Бледный, но исполненный решимости, мой племянник оделся с обычным тщанием и отправился отобедать en famille[7] в доме своей любимой.

      Не знаю, наблюдал ли кто-нибудь из вас, джентльмены, былого колониального губернатора за вечерней трапезой. Мне самому не удалось обогатиться таким опытом, но, по словам Арчибальда, это весьма и весьма интересно. Оказывается, приступает он к ней на манер, сходный с поведением льва в тропических зарослях, когда подходит час насыщения: свирепо рыкает над супом, рыбу поглощает под аккомпанемент утробного ворчания. И только за ростбифом его настроение начинает смягчаться. С этой минуты и далее, через баранью ногу к тушеным овощам, благодушие понемногу растет. Первый животный голод утолен. Насыщение сыграло свою благодетельную роль.

      За десертом и портвейном совсем умягченный объект наблюдения откидывается на спинку стула и начинает рассказывать занимательные истории.

      Так было и на протяжении этого обеда. Бэгшот, дворецкий, наполнил рюмку своего господина и отступил в тень, а сэр Рэкстро, беззлобно похрюкивая, устремил на Арчибальда рачьи глаза. Будь он человеком, замечающим подобные явления, то обратил бы внимание, что молодой человек бледен как мел, внутренне напряжен и походит на сжатую пружину. Но сэра Рэкстро Кэммерли меньше всего на свете интересовала смена выражений на лице Арчибальда Муллинера. Он смотрел на него исключительно как на завороженного слушателя его рассказа о старине Джордже Бейтсе и носороге.

      – Ваши слова о том, что нынче полнолуние, – начал он, поскольку Арчибальд только что осмелился сказать что-то на эту тему, – напомнили мне о любопытнейшем случае с моим старинным другом в Бонго-Бонго. Стариной Джорджем Бейтсом.

      Он умолк, чтобы приложиться к своей рюмке, и Арчибальд заметил, что