Изверги. Федор Чешко
что нужно и за лощиной следить; даже мельком не думалось, будто кто-либо из Белоконевых окажется способным на этакую непомерную глупость. Как это Белокониха Старая ругалась с вечера – проклятие купленное? Проклятье и есть! Но волхв-то куда смотрел, как позволил?! Неужели он, наверняка слышавший, что творилось снаружи, по сию пору боится нос из избы показать?! Что-то не похоже на хранильника… Но тогда почему?!.
Векша. Идет медленно, озирается, вздрагивает, но – идет. В руках – рогатина, вчера даренная Кудеславу названым родителем. Выронил ее Мечник на Белоконевом дворе за миг до сшибки с медведеподобной жутью, не потребовалось ему доброе охотницкое оружие. А Векше, выходит, удалось разглядеть, что выронил, а вот что по ненадобности – то невдомек?
Кудеслав-Мечник, кидаясь добивать раненого врага, забыл оружие – это вообразить же такое! Кажется, и вовсе пустоголовый догадался бы: раз покинул, где уронил, значит не нужна! Так нет же, тащит! Или Кудеславово отсутствие показалось чересчур долгим, и эта безголовая дубина решилась идти на выручку?!
Щуплая фигурка с несообразно длинной рогатиной в неумелых руках (при иных делах такое показалось бы смешным) медленно, с явной опаской принялась было взбираться на склон, но едва начав подъем замялась и встала. Страшно все-таки. И, наверное, видит, что след теряется в заросли. Вот сейчас самая пора поворотить восвояси… Как бы не так! Похоже, собирается окликать – наиглупейшая глупость из всех, что уже сотворены и до которых еще можно было бы додуматься. Впрочем…
Впрочем, эта глупость может оказаться на пользу.
Кудеслав отлепился от двуохватного древесного ствола, за которым хоронился, и торопливо заскользил вниз по склону. О бесшумности шага можно было особо не заботиться (теперь-то ветер не одному людоеду на пользу); лишь бы остаться незамеченным и для залегшего в кустах чудища, и для Векши…
Ну, так и есть! Тихий перехваченный окрик:
– Э-гей!
Вертит головой, вслушивается в гудение шатаемой ветром чащи. И снова – чуть громче, прерывисто (кажется, даже слыхать дробное пристукивание зубов):
– Эгей, где ты?
Ну, все: Кудеслав добрался до нужного места. Теперь он ничего уже так не хотел, как чтоб людоед расслышал, наконец, Векшины призывы. Лишь бы только невольная приманка сперепугу не испустила дух… Ничего, авось обойдется – боги добры к полоумным.
– Эгей! Ты живой еще? Отзовись!
Отозвался.
Только не Кудеслав.
С оглушительным ревом выломилось из кустов вздыбленное мохнатое чудище. Только теперь, при свете занимающегося утра, Мечник до конца осознал, с чем ему пришлось иметь дело. Непомерный даже для вздыбленного медведя рост; отвратительная голова, будто бы в огромной ступе-давилке побывавшая; стесанные с левой половины морды уродливо сросшиеся губы обнажали кровяные десны (а местами и посеревшую засохшую кость); клыки – желтые, капающие вязкой слюной, способные одним движением раздавить человечью голову, хоть бы даже