Дело о полку Игореве. Хольм Ван Зайчик
погожей шестерицей, гуляли и стар, и млад. Мамы с колясками, дедушки с внуками, ученые с книгами, женихи с невестами, молодежь с гитарами…
– А вот здесь я впервые всерьез обратил на тебя внимание, – сказал Богдан, когда они приблизились к постаменту. Святой князь Александр на вздыбленном коне грозно и гордо смотрел вдаль, распаленный битвою конь топтал копытами образину гадюки в католической тиаре… все как два месяца назад. Все, как двести, триста, четыреста лет назад…
– А почему? – не удержалась Жанна.
– Ты не фотографировала. Стояла такая задумчивая… Явно размышляла о главном.
– Не помню, о чем, – призналась Жанна.
Они приблизились вплотную к постаменту. Теперь стали различимы выгравированные на глыбе карельского гранита скупые, но проникновенные и исполненные самых глубоких чувств слова: «Благоверному князю – благодарные потомки». И несколько правее надпись ханьская – четыре строки по четыре иероглифа:
Вэнь у ань жэнь
Ван чжи сы хай
Тянься вэй гун
Се минь лэ бай[14].
Аккуратно лавируя между созерцающими памятник людьми, Богдан и Жанна подошли к постаменту вплотную. Богдан медленно, церемонно поклонился памятнику в пояс, – положил у постамента половину букета – и выпрямился. Сразу за ним, словно тень повторяя его движения, выпрямилась его жена.
После они двинулись к Сладкозвучному Залу – где, стараниями Фирузе, старшей жены Богдана, впервые заговорили друг с другом.
– Жаль, Зал закрыт днем, – уже понимая его намерения, сказала Жанна.
– Положим у двери, – ответил Богдан. – Это все равно.
При выходе на аллею, ведшую с поляны Всадника к Залу, Богдан вдруг остановился, прислушиваясь.
– Хо, – сказал он. На лице его проступила счастливая, совершенно детская улыбка. – Коллеги будущие! Сто лет этой песенки не слышал…
Облепив, будто галчата, одну из многочисленных скамеек, под аккомпанемент двух дребезжащих гитар, с десяток развеселых парней и девчонок пели, то попадая в ноту, то кто во что горазд, однако громко, азартно и от всей души:
Мы не Европа и не Азия
Но сожалений горьких нет.
Возникла странная оказия – да!
В последние полтыщи лет!
– Подойдем? – покосившись на жену, спросил Богдан.
– Как скажешь, любимый, – ответила Жанна. Она твердо решила с сегодняшнего дня на все просьбы и предложения мужа отвечать только так.
Не откажите мне в любезности
Прочесть со мною весь «Лунь юй» – у-юй!
Дабы где мы гуляем местности – да!
Приобрели благой фэншуй!
Они подошли.
С любопытством повернувшись к ним, ребята перестали петь.
– Последний экзамен сдали? – спросил Богдан.
– Ага! – раздался в ответ нестройный гомон. – Так точно, драг прер еч!
– Законоведческое отделение великого училища?
– Ага!
А кто-то особенно честный добавил:
– Заочное.
По-китайски это выглядит так: 文武安人。王治四海。天下為公。謝民樂拜. В переводе это значит: «Культурность и обороноспособность способствуют успокоению людей. Совершенный правитель упорядочил [все земли в пределах] четырех морей. Поднебесная [ныне] принадлежит всем. Благодарный народ радостно кланяется». Как явствует из иных текстов ван Зайчика, существует несколько стихотворных переводов данной иероглифической надписи на русский язык. Каноническим, считается, несмотря на некоторую свою архаичность, вариант, сделанный еще в середине шестнадцатого века, сразу после установки памятника, духовным наставником тогдашнего великого князя Александрийского улуса, знаменитым Сильвестром: «Сила словесная, сила оружная людям покой и достаток дает. Князь благоверный всю сушу огромную правя, навеки в порядок привел. Кланяясь земно, воздвиг этот памятник радостный и благодарный народ. Общая ныне для всех Поднебесная, будь ты чиновнище, дух или вол» (современный вариант текста приводится в авторизованном переводе О. В. Сметанкина).