В голове. Анна Самородницкая
сама Маркова сидела сейчас в состоянии некой фрустрации.
Студентка вышла на кухню. Мама пила остывший чай и заполняла какие-то бумаги, делая вид, что не отвлекается на игравший в ящике сериал. Таня прислонилась к дверному косяку:
– Мам, зачем умирают люди?
Мать подняла уставший, не готовый удивляться взгляд:
– Что?
– Зачем умирают? – повторила она вопрос.
– Ой, ну ты философский вопрос задала. Кончай заниматься, лучше за хлебом сходи. Мозги проветришь заодно.
Снег жалобно похрустывал под ногами, неприветливо приземлялся на волосы и пуховик, таял на щеках. И зачем только люди умирают? Можем ли мы продолжать испытывать неприязнь к человеку после его смерти? Может, свою злобу надо отпускать? Это ведь так нехорошо, некрасиво, неправильно – как ехать в метро, каким бы уставшим ты ни был, и не уступить места пожилому человеку, притворившись спящим. Но что поделать, если умерший вызывал у тебя исключительно негативные эмоции? Что если он был противным засранцем? Хотя это ведь совершенно субъективное мнение – решать, кто засранец, а кто – нет. С другой стороны, объективность вообще штука коварная, неочевидная и вообще относительная. Да и наконец, какая почившему, независимо есть ли что-то после смерти или нет, вообще разница, что о нем говорит кто-либо. Зачем же мы обеляем мертвецов?
Таня остановилась возле магазина. В свете лампы над входом блестела шерсть кота, сидевшего на крыльце и вальяжно жевавшего сосиску. На балконе квартиры, располагавшейся над магазином, курил оплывший мужик, чем-то похожий на Броскова. Мимо прошла старуха, цыкая зубом. Снег запал за воротник.
«Как же погано», – подумала Таня.
А снег был такой чистый, кот такой довольный и старуха такая милейшая и безобидная, что очень хотелось плакать.
Пленэр
От станции пришлось ехать на автобусе. Душный, с мутными, обсыпанными желто-зеленой пыльцой стеклами, он пошатываясь ехал по плавящемуся асфальту дороги. Никита постарался перехватить свои сумки так, чтобы никого не задеть, в особенности дородную даму, расположившуюся возле него.
Никите Березову было двадцать семь. Он был модным художником, хотя и выглядел несколько не соответствующе – коренастый, широкоплечий, с маленькими карими глазами, бородой и растрепанными после долгой поездки темными волосами. Он одевался даже не винтажно, а просто старомодно. Под ногтями у него почти всегда каким-то неясным ему самому образом скапливался акрил, и при разговоре с кем-либо он, сам порою того не замечая, пытался выковырять его ногтем большого пальца.
Скоро в Москве у него открывалась новая выставка, к которой Никите полагалось) готовиться. Однако, когда ему оставалось нарисовать еще около десятка картин, вдохновение, как назло, скрылось в неизвестном направлении. Отказавшись от поисков беглеца, Никита отправился по вечеринкам и чужим выставкам, не продвинувшись за почти два месяца ни на движение кисточки. И в один день Березов принял единственное, как ему казалось,