В голове. Анна Самородницкая
голову из окна старушечий голос. Мудрые как мойры и морщинистые как шарпеи, возле калитки стояли три старухи – Марина Алексеевна, Зинаида Петровна и Людмила Дмитриевна, подруги его бабушки. Марина Алексеевна была высокая и сухая, всегда строго одетая в что-нибудь черное или темно-синее, закрывающее локти и в джинсах. Она курила как труба ТЭС. Зинаида Петровна красила короткие волосы в нежно-фиолетовый, носила розовые со стразами очки и майки с безумными принтами. Людмила Дмитриевна выглядела моложе всех своих подруг, хотя была старше их на три года. Она всю жизнь проработала учительницей французского в школе и в свои восемьдесят семь продолжала давать частные уроки. Все три были нагружены клеенчатыми клетчатыми сумками.
– Здравствуйте, девушки! – завопил им радостный от вернувшегося вдохновения Березов. – Разрешите вылезти по лестнице и через дверь, а не в окно?
– Разрешаем, – хмыкнула Людмила Дмитриевна (она была негласным лидером троицы), и добавила вслед исчезающей в оконном проеме голове: – Балаболом был, балаболом и остался.
Как только он спустился в сад, его тут же взяли в кольцо и завалили таким потоком вопросов, какого не бывало ни на одном интервью. Главным, произнесенным дамами хором и наиболее сурово оказался «Что ты тут ешь?». Стоило им услышать о непотребном на их взгляд рационе Никиты, как он был оттеснен в сторону и дамы торжественно удалились на кухню. Все, что, как он решил для себя, ему оставалось – забиться на все тот же второй этаж и продолжить работу над картиной. На окно села трясогузка, критически осмотрела его холст и, помахав хвостиком, улетела дальше по своим птичьим делам. Березов смешал на куске картона краску, чей цвет он от безделья окрестил «картошечным». Рисовать было уже невыносимо, весь дом был заполнен запахами котлет, супов, пирогов с капустой, особенно запах жаренной начинки пирогов, и компота из яблок и лимона и еще бог весть каких ароматов. Все это дополнялось гаммой звуков, которые любому голодному уху в сотню раз приятнее любой классической симфонии, такими как шкворчание масел, жиров и соков, бурление супов и шипение компота. Никита оставил картину сохнуть и спустился вниз.
– Никитка, садись, кушать будем, – скомандовала Марина Алексеевна. Дважды приглашать не пришлось.
Отвалившись на стуле, прихлебывая чай и приятно осознавая тяжесть в животе, по окончании трапезы Березов спросил:
– Как я могу отблагодарить вас?
– Да какая благодарность, Никит, – махнула пухлой ручкой Зинаида Петровна. – Мы как узнали, что у тебя тут есть нечего…
– В гости заходи, – перебила ее Людмила Дмитриевна.
Никита пообещал зайти. Весь оставшийся день и почти всю ночь он рисовал трех старушек на кухне, а утром просыпал кофе, пытаясь заварить себе очередную кружку. Пить то, что он подмел, не хотелось, и он снова пошел в магазин. На кассе его поприветствовала неизменная кассирша:
– Гадость растворимую покупать будешь? Давай я тебе нормальный сварю. Мы же теперь еще и чуть-чуть кафе.
– Как