Рецидив. Василий Головачев
словно в другом мире живёшь, – с неожиданной грустью сказала Ольга, – где торжествует справедливость и люди доверяют друг другу. Человечество изменилось, майор, причём изменилось в худшую сторону, и я ему даже сочувствовать не желаю. Моя подруга как-то заявила после того, как муж бросил её: все люди чем-то похожи, особенно тем, что я их всех ненавижу.
Максим усмехнулся.
– Ну, это она в расстройстве была. Хотя Оскар Уайльд тоже признавался в своё время, что чем больше он живёт среди людей, тем больше ему хочется жить среди зверей.
– Ты Уайльда читал? – недоверчиво шевельнула бровью Ольга.
– Не только, я Лондона люблю, О’Генри, Чехова, Лао Шэ, у меня хорошая библиотека, ещё отец собирал. Блока вообще считаю посвящённым в Истинное Знание. У одного поэта[4] есть такие строки:
Милый мой, действительность не лечится —
это установлено давно.
Данный бред зовётся «человечество» —
и другого, знаешь, не дано.
– Поэт был точно не оптимистом.
– А кто из нас оптимист? Оптимисты давно вымерли, как динозавры, народ понял, что лучше не будет и надо жить реально, а ещё лучше – на халяву, беря от жизни всё.
Ольга покачала головой, не сводя с лица гостя изучающего взгляда.
Максим добавил с грустной улыбкой:
– Это, к сожалению, правда. Хотя меня поражает святая вера простых людей в торжество той самой справедливости. Ну пусть не сейчас, пусть не сегодня, но завтра – точно все будут жить справедливо! И ведь не поспоришь.
Ольга поднялась, укатила столик-тележку на кухню, вернулась.
– Позвонишь?
Максим с сожалением понял, что пора уходить, нехотя встал.
– Непременно.
Несколько мгновений они стояли близко друг от друга, не решаясь переступить разделявшую их черту ложных воспоминаний, потом он с улыбкой бросил к виску два пальца.
– Разрешите идти?
– Идите, – серьёзно ответила она.
Он вышел, не оглядываясь, спиной ощущая её взгляд, и только в коридоре за закрытой дверью дал волю воображению, мысленно поцеловав девушку в губы.
В холле дома никого не было, давешний квадратнолицый сторож Ольги исчез.
Поглощённый мечтаниями, Максим влез в джип, глянул на окна восьмого этажа, гадая, смотрит Ольга в окно или нет.
Оперативники, продолжавшие ёрническую перепалку, притихли.
– Чего молчишь, командир? – не выдержал молчания Брызгалов.
– По-моему, он влюбился, – предположил Савелий.
– Типун тебе на язык! – сплюнул Жарницкий.
– А что я такого сказал?
– С точки зрения биохимии состояние влюблённости сходно с маниакально-навязчивым неврозом. Иначе говоря, любовь – это тяжёлое нервное расстройство. Ты этого желаешь командиру?
Савелий прижал к губам ладонь.
– Я же не знал!
– Прекратить словоблудство! – проворчал Брызгалов. – Командир, у тебя всё в порядке?
Максим очнулся.
– Patuit
Евгений Лукин.