Очень странные увлечения Ноя Гипнотика. Дэвид Арнольд
на замке. Позже я узнал, что стал первым, кому Алан открылся, хотя в двенадцатилетнем возрасте я и понятия не имел, насколько это важный шаг. Тогда я думал только о том, что моему хомяку грозит опасность. Я даже спросил Алана, почему нельзя никому рассказывать, и он заявил, что я все равно не пойму. Через пару лет он совершил настоящий каминг-аут, и ребята обзывали его ужасными словами, отскакивали на километр, сталкиваясь с ним в коридорах, садились подальше от него в столовке – не все, но очень многие, – и вот тут я понял, до чего он был прав.
– Я не собирался тебе говорить, – признался он мне тогда, в двенадцать лет.
По словам Алана, его прямо-таки распирало изнутри, как бутылку кока-колы, если ее хорошенько взболтать, и я просто оказался рядом, когда сорвало пробку. А я заверил, что меня его ориентация не смущает. По крайней мере, пока он не трогает Голиафа.
Мы заключили соглашение.
И потом вместе отлили из окна на улицу.
А на самом деле я полюбил Алана с самого момента знакомства. И он меня тоже очень полюбил. Будучи помладше, мы частенько обсуждали, как все обернулось бы, окажись я тоже геем, на что он вечно замечал: «Вряд ли я на тебя запал бы, Оукмен», и тут я обычно демонстрировал крепнущий бицепс, поднимал одну бровь и медленно качал головой, будто говоря: «Как против такого устоять?», и мы хохотали, воображая, будто так оно и есть. Представляли, как поженимся, купим хижину где-нибудь в горах и станем коротать дни за плетением корзин, приготовлением еды в чугунных котелках и беседами о разных глубоких вещах.
Но это было давным-давно.
– Кстати, кто нам это принес? – интересуется Алан, примостившись на трамплине и болтая над водой сморщенными от влаги пятками.
– Кто принес нам что? – переспрашивает Вэл.
– Да вот эту дрянь. – Он поднимает над головой уже пустое ведерко.
– Вообще-то, ты только что занимался любовью с этим попкорном, – говорит Вэл, – а теперь, когда дело сделано, оскорбляешь его?
– Он не о том, – поясняю я, бултыхаясь у края бассейна.
– Именно. Никто не покупает такие вещи для себя, – говорит Алан. – Это явный подарок для галочки, абы что. При нем должна быть открытка со словами: «Вы для нас пустое место».
Вэл сразу возражает:
– Знаешь, по-моему, обычный жест вежливости, но я непременно выскажу твое неудовольствие Лавлокам, когда снова их увижу.
– Постой-ка, ты про тех самых Лавлоков? С Пидмонт-драйв?
– Они заходили на ужин вчера вечером. Ты был на практике.
Алан кидает пустое ведерко в бассейн и ныряет следом с воплем «Будьте прокляты, Лавлоки!».
Вэл закатывает глаза, потом откидывается обратно на матрас. В отличие от Алана – неизменно бледного, поскольку он унаследовал от отца так называемую «расцветку Хаасов», – Вэл первая из нас покрывается загаром. В детстве я ее считал всего лишь надоедливой сестрицей лучшего друга, раздражающим фактором, наподобие жужжания назойливой мошки. А потом настало лето перед старшими классами, и однажды она открывает