Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин. Кристофер Ишервуд
после описанных выше событий, ко мне в комнату, шаркая тапочками, вошла фройляйн Шрёдер – в страшной спешке, – чтобы сообщить мне, что по телефону со мной очень хочет поговорить Артур:
– Наверное, что-нибудь очень серьезное. Герр Норрис со мной сегодня даже не поздоровался, – последнее обстоятельство явно произвело на нее впечатление и, похоже, всерьез ее задело.
– Алло, Артур? Что стряслось?
– Мальчик мой, ради бога, только не задавайте мне сейчас никаких вопросов, – тон у него был нервически-раздражительный, и говорил он так быстро, что я едва успевал улавливать смысл сказанного. – Я этого просто не вынесу. Скажите мне одну только вещь: вы можете приехать ко мне прямо сейчас?
– Ну… видите ли, ко мне должен в десять прийти ученик.
– Вы можете отменить занятие?
– Это действительно настолько важно?
Артур коротко, но весьма раздраженно и даже с некоторой злостью простонал:
– Важно ли это? Дорогой Уильям, пожалуйста, постарайтесь напрячь воображение. Если бы это не было важно, стал бы я названивать вам в столь немыслимо ранний час? Единственное, чего я от вас хочу, так это прямого ответа: Да или Нет. Если вопрос в деньгах, то я с радостью заплачу вам вашу обычную таксу. Сколько вы берете за час?
– Заткнитесь, Артур, и не говорите глупостей. Если дело срочное, то конечно же я приеду. Буду у вас через двадцать минут.
Обе двери в квартиру Артура стояли раскрытыми настежь, и я вошел, не позвонив. Артур, по всей видимости, метался, как заполошная курица, из комнаты в комнату. В данный момент он задержался в гостиной: одевался перед выходом, нервически натягивая перчатки. Герман, стоя на коленях, с недовольным видом рылся в прихожей в шкафу. Шмидт с сигаретой в зубах, лениво привалившись к косяку, стоял у двери в кабинет. Он даже и не пытался хоть как-то помочь своему хозяину и откровенно наслаждался его душевными муками.
– Ну наконец-то, Уильям, наконец-то! – воскликнул, увидев меня, Артур. – А я-то уж думал, вы никогда не придете. О господи, господи! Неужто уже так поздно? Да бог с ней, с этой серой шляпой. Пойдемте, Уильям, пора. Я все вам объясню по дороге.
Когда мы двинулись к выходу, Шмидт оделил нас неприятной саркастической улыбкой.
Мы с удобством устроились на империале омнибуса; Артур немного успокоился и стал говорить чуть более связно.
– Для начала, – он стал быстро-быстро рыться в карманах и извлек на свет божий сложенный листок бумаги, – прочтите, пожалуйста, вот это.
Я развернул бумажку. Это была Vorladung[20] из политической полиции. Герру Артуру Норрису надлежало явиться на Александерплац сегодня до часу дня. Что будет в случае его неявки, указано не было. Формулировка была официальной и прохладно-вежливой.
– Боже милостивый, Артур, – сказал я, – что все это значит? Во что вы еще успели ввязаться?
Сквозь явную тревогу и общую нервозность на лице у Артура проглянуло выражение этакой скромной гордости.
– Я льщу себя мыслью, что мои связи, – он понизил голос до полушепота
Повестка