Условности. Михаил Кузмин
слепок со сложного литературного или театрального процесса, делающий его понятным книголюбам.
Мало кому как Кузмину так не повезло с характеристиками: в нем видели и эстета, и декадента, и имморалиста, и аполитичного человека, и, наоборот, скрытого и скрытного реакционера. Все эти характеристики ошибочны. Кузмин не был эстетом, он переживал эстетическое как простую тень (или светотень – по обстоятельствам), падающую между жизнью и мыслью. Не был он декадентом, напротив, он резко утверждал, что законы искусства не могут соотноситься с законами упадка. Не был имморалистом, потому что для него доверие немыслимо без гражданских добродетелей (мудрости, мужества, терпения и справедливости), а увлеченность – без богословских добродетелей (веры, надежды и любви). Не был он и аполитичным реакционером – напротив, он считал, что политика должна уметь подружиться и с другими областями человеческой жизни, только для этого она тоже должна уметь учиться. Когда Кузмин в предисловии к первому сборнику Ахматовой назвал ее стихи «жалящими», он имел в виду и жало раскаяния, которому поэзия научится, если все смогут научиться иметь дело с поэзией. Многие помнят, как недоброжелательно выведен Кузмин в Поэме без героя Ахматовой, но не замечают, что «общий баловень и насмешник» – это род Гермеса, который и проводил всех в последний путь за Лету.
Для Кузмина эстетическое – это трагическое или комическое: никакой опыт восприятия невозможен вне опыта уже захватившей нас интриги, никакое доверие бытию невозможно до переданных нам актерских поручений. Мысль Кузмина нашла продолжение в шестидесятнической советской эстетике, у таких исследователей, как Юрий Борев и Леонид Столович. Борев определяет предмет эстетики как эстетическое, которое дробится патетичностью на трагическое, комическое, гротескное и т. д. Мысль Столовича о системном плюрализме как единственной возможности эстетики близка самому стилю Кузмина, в котором игра – высший вид системы, и с этой высоты отвлечения от условностей и нормативов собственной игры и видна драма каждого, а не только протагонистов драмы. В наши дни такая мысль может тоже возродиться, но на новых основаниях. Мы поэтому взяли каждую из статей «Условностей» в рамку курсивного комментария, поясняющего не только термины и факты, но и интеллектуальный контекст мысли Кузмина, по нашему убеждению, наиболее прямо в русской культуре наследующей мысли Иоганна Вольфганга фон Гёте, что мы и доказываем всем комментарием.
Михаил Кузмин. Условности. Статьи об искусстве
От автора
Наглядный факт, который Кузмин считает началом критического вдохновения, – отсылка к понятию «наглядности», или по-гречески энаргейи, как одной из целей риторического искусства: если ритор может наглядно представить ситуацию, значит, предлагаемое им решение будет принято публикой не только как разумное, но и как