Татарские народные сказки. Народное творчество
на сковороду, опять объявился старик при чалме и в чепане. Крикнул издали:
– Эй, неверные!
Ответили рыбы:
– Мы клятву помним, – и опять превратились в уголь.
Тогда позвали падишахова сына. Говорят ему повара:
– Что за странные рыбы, никак их зажарить невозможно, горят и в уголь превращаются. Три раза уже сгорели, пропади они пропадом.
Ладно. рыбака позвали. Спрашивает у него падишахов сын:
– Ты, брат, в какой воде эту рыбу ловишь?
– В таком-то месте на ваших землях одно озеро, – отвечает рыбак, – потом дальше второе озеро и потом дальше еще два озера – всего четыре озера имеются.
Послушал падишахов сын и удивился:
– Что ж они мне не встречались? Для чего и на свете жить, коли этих озер не знаешь!
И пошел падишахов сын эти озера искать. Искал-искал, не сумел найти. Не сумел найти и бросил в своих краях искать, а пошел в степь широкую. Шел-шел и дошел до некоего сада. В саду соловьи поют, цветы разные, яблони произрастают – такое приятное место. Чайхана даже имеется, только людей не видно. Нет в саду ни единой души. Тогда крикнул он громким голосом:
– Есть у этого сада хозяин, есть тут кто живой или нету?
В ответ донесся едва слышный голос:
– Есть живой человек, только я ходить не могу, ты сам ко мне подойди.
Ладно. Пошел он на голос. К толстому дереву подошел. На толстом дереве гнездо какое-то заметил. И кто-то есть в гнезде: половина тела – камень, другая – человеческая.
Спрашивает падишахов сын:
– Ты чего такой половинчатый?
Тот отвечает:
– Жена меня заколдовала. Да-да, – говорит, – к тому же каждый день сорок плетей мне всыпает. Исхлещет до крови и солью посыплет – такое дело.
Падишахов сын говорит:
– Где это твоя жена шляется?
Тот жалуется:
– Есть у нее тут один ифрит. Вот она возле него.
– А где, – говорит, – они расположились?
– Здесь, – отвечает, – неподалеку. Я-то их голоса отчетливо слышу, да только сам пойти туда не могу.
Двинулся падишахов сын в ту сторону. Видит, лежит некое тело непотребное. Увидел – и рядом за дерево спрятался. Бабы нет, лежит пока этот болезный один-одинешенек. Вот прибежала она к этому ифриту.
– Ах, душа моя, свет очей моих, – запричитала баба, – что ж ты и слова мне ласкового не вымолвишь? – Ноги целует этому ублюдку, чудищу непотребному. Обнимает, целует его, непотребного. Поделала эдак и кушать села. Тот, мол, лягушек, мышей нажарил. Ест баба да нахваливает: – Я, – уверяет, – у того мужа никогда так вкусно не ела.
Поцеловала она ифрита и убежала: мол, сбегаю кой-куда и вернусь сразу.
Подошел падишахов сын к ифриту, сел на грудь ему и говорит:
– Вот ты чем занимаешься!
Вынул свой нож алмазный и прикончил ифрита. После чего оттащил его далеко в сторону и бросил. Надел на себя платье ифритово и лег на его место. Баба тут прибежала, обняла его, приголубила:
– Ах ты, родненький мой, как же мне тебя вылечить, как же мне тебя на ноги поднять?
Тот