Об истинном и ложном благе. Лоренцо Валла
тот враг, тот перебежчик, т. е. все таковы, ибо никто еще не был мудрецом. И чтобы кто-то случайно не мог [им] стать, – как вы жестоки! – вы нагромоздили больше пороков, чем добродетелей, и измыслили бесчисленные и мельчайшие виды проступков, так что не больше болезней в теле, которые, как ты сам говоришь, едва ли самим врачам достаточно известны. Если какая-нибудь одна из них поразит тело, не значит, что все здоровье потеряно; но если человек совершит один, даже малейший, проступок, как неизбежно бывает, вы говорите, что он не только лишен почета как мудрец, но что даже обезображен всяческим позором и бесчестием. Вещь достойная удивления (клянусь Геркулесом!), хотя медики говорят, что есть одно здоровье, много болезней, вы даже не скажете, что есть одна добродетель. Впрочем, почти то же самое так объявить: тот, кто имеет одну добродетель, тот имеет их все. (3) К чему я это говорю? Вы искуснее, чем я считал, превосходите медиков во всем. Вы хотите, не чтобы была одна добродетель, а чтобы [вообще] никакой не было. Кто имеет одну добродетель, тот имеет все: никто не имеет всех, следовательно, никто не имеет никакой49. Где, стало быть, обретаются добродетели, если их не найти в людях? Ради самих богов, разве вы не понимаете, когда говорите, будто никто не здоров [умом], что эти поношения и наветы обрушиваются на вас самих, которые, как и мы знаем, и вы признаете, не являетесь мудрецами? Не о собственном ли бесславии вы скорее печетесь, и пока лицо других забрызгиваете грязью, не возражаете, чтобы они вас самих свалили в отвратительные нечистоты, словно радуясь позору других и собственному и тому, что говорите и слушаете дурные вещи и упражняете язык и уши в брани и в злобных словах скорее, чем в добрых? (4) Вообще-то я не о тебе говорю, Катон. Ибо ведь я сказал и думаю, что ты мудр, и тем охотнее говорю, что иной мудр, что это противоречит мнению всех стоиков. Итак, ты мудрец, Катон, повторяю я, чтобы знал ты, что получил большее благодеяние [милость] от эпикурейцев (мы ведь щедрый народ), чем от своих стоиков, от которых я желал бы тебя отклонить [отозвать]. Нечто подобное им [их взглядам] ты, кажется, высказал, когда порицал даже сам смех, чтобы отсечь от себя не только прекраснейшую часть искусства, которым занимаешься и которое тебя украшает, но чтобы осудить даже тот особенный дар, что дала нам природа по сравнению с прочими животными. Ведь говорить мы от природы не можем, смеяться [же] можем. В самом деле, посмотри, как немые не с другими, а сами с собой часто смеются, даже громко хохочут, этот вид радости природа дала нам словно дар. Ты корил его, полагаю, для того, чтобы похвалить скорбь, которую ты принес, получив ее в школе [стоиков]. (5) Но оставим разговоры только о тебе, не против тебя я выступаю, но против всех тех, кто и себе и нам остальным оказывает плохую услугу, воображая, что существуют бесчисленные проступки. Ведь что не будет виной, если и в самом деле следует порицать страх, надежду, радость, боль, слезы, веселость, в особенности когда они не превышают меры? И потому пусть они [стоики] винят себя, если люди не захотят слушать их порицания, особенно когда ваши