Начинается ночь. Майкл Каннингем
бы хотел вернуться в университет и стать куратором, в смысле организовывать там культурную жизнь.
– Ну, это примерно из той же серии, что Владыка Параллельного Мира.
– Но кто-то ведь этим занимается?
– Разумеется. Но это немножко как планировать стать кинозвездой.
– А некоторые так и поступают.
А, понятно, значит, вся эта трепетность – просто тонкая ткань, наброшенная на стальную арматуру честолюбия. А с другой стороны, почему такой умный и красивый молодой человек должен преследовать скромные цели?
– Конечно, – говорит Питер.
– Ну да… В общем, спасибо, что приютили меня.
Нет, древнеегипетское, пожалуй, все-таки не вполне точное определение тейлоровского лица. Слишком много у них розоватой ирландской бледности и слишком волевые креольские подбородки. Эль Греко? Нет, у него все какие-то чересчур костлявые и мрачные.
– Мы рады, что ты приехал.
– Я ненадолго. Честное слово.
– Можешь жить у нас, сколько пожелаешь, – говорит Питер не вполне искренне.
Хотя Миззи и вправду не позавидуешь. Для всей этой чертовой семейки он просто паразит. Роуз торгует недвижимостью в Калифорнии. Джули оставила врачебную практику, чтобы проводить побольше времени с детьми. Это не трагические судьбы. Ни та, ни другая не потерпели жизненный крах, но – и та, и другая – живут на удивление как все. А тут перед Питером сидит доверившийся ему, благоухающий шампунем последний, поздний ребенок. Любимый как-то особенно истово и щемяще. Тот, с кем связаны самые дерзновенные тейлоровские мечты и самые темные страхи. Тот, кто все еще может совершить нечто великое или погибнуть – из-за наркотиков, неустойчивой психики, печали и неуверенности, которые способны, кажется, утянуть на дно всякого, даже самого невероятного гения, в любую минуту.
Он отчаянно хотел появиться на свет.
– Спасибо за предложение.
Автоматическая вежливость южанина.
– Ребекка хотела сводить тебя на Пурьера в Музей современного искусства.
– Замечательно.
Миззи немного косит, и от этого его взгляд иногда кажется – нет, не то чтобы глуповатым – но как будто бы чуть-чуть слишком пристальным и напряженным.
– Ты знаешь его работы?
– Знаю.
– Это хорошая выставка, – говорит Питер.
И тут наконец возвращается Ребекка.
Питер вздрагивает, услышав, как ключ поворачивается в замке. Как будто она застукала его за чем-то неприличным.
– Привет, ребята!
Она принесла пакет молока для Миззи (к утреннему кофе) и две бутылки какого-то экзотического “Каберне” им всем на сегодняшний вечер. Вместе с ней в квартиру входят ее витальность, свойственное ей естественное чувство собственной значимости, ее идеально простые джинсы, бледно-бледно-голубой свитер, копна жестких, коротко стриженных волос с вкраплениями седины… Она все еще держится как молодая обаятельная девушка, которой была когда-то.
Такое раннее увядание, это что – проклятье