Несвятое семейство. Анна и Сергей Литвиновы
благородство, добивать поверженного соперника не стал. Надя узнала из другой газеты – бульварной «ХХХ-пресс» – о том, как гуляют за границей начинающие российские актеры. Неведомый девушке журналист, смакуя, писал, что анализ крови на алкоголь и наркотики, взятый у Романа Черепанова, показал превышение всех мыслимых норм. Актер предстал перед судом, был приговорен к максимальному штрафу в одиннадцать тысяч евро и выдворен из Италии. Также его внесли в черный список на получение шенгенской визы, в связи с чем господина Черепанова спешно сняли с уже утвержденной роли в новом сериале, предполагавшем съемки в Европе. Менеджер актера, к которому мы обратились за комментариями, заявил, что Роман глубоко сожалеет о случившемся.
– Сам виноват, – жестко прокомментировал Полуянов.
…Надя, конечно, далека была от того, чтобы самонадеянно думать: ответь она тем вечером на поцелуй актера, и тот бы ни в какой ночной клуб не поехал. Она просто чувствовала себя неловко. Из-за того, что сама вернулась из Италии посвежевшей и счастливой, а ее почти что поклоннику поездка на озеро Комо стоила карьеры.
Димка, наверно, прав: Рома сам виноват.
Но все-таки очень жаль, что они с ним больше никогда не увидятся.
Полгода назад
Дочка, любимая Аленушка, действительно возвращалась к жизни. Но как!
Она – сама, перед зеркалом – отрезала свои роскошные, медового цвета волосы.
И мама почему-то не сомневалась, что все увещевания из прежней жизни – «цени, что дала тебе природа, в косе – твоя уникальность!» – сейчас не сработают.
Но даже короткой, под мальчика, стрижки ей оказалось мало. Накупила пакетиков с красками, поколдовала – и цвет волос в итоге получился убийственным. Ярко-морковный, с вкраплениями желтого. Лицо – прежде одухотворенное, тонкое – сразу стало казаться простеньким, одутловатым.
И косметику (хотя прежде почти не пользовалась) Аленка начала накладывать щедро и неумело. Обводила ядовитым черным глаза, в несколько слоев красила ресницы, малевала ослепительно-красным губы. Будто клоун получался – несчастный и некрасивый.
Но если прежде мамин арсенал воздействия был огромен – не убедить, так высмеять, а в крайнем случае, силком отволочь в ванную да умыть, теперь противоречить дочери она боялась. У Аленки ведь нервный срыв, и методы, которые можно применять к обычным зарвавшимся подросткам, с нею, очевидно, не сработают. Не зря ведь доктор, когда выписывались из клиники, напутствовал: «Лучшее, что вы можете сейчас сделать, – просто оставить ее в покое».
Прежде мать думала: хуже, чем дочкина апатия, ее долгие часы бездействия, глаза уставлены в потолок – ничего быть не может. Но то хотя бы была ее дочь – пусть несчастная, холодная, отстраненная. А эту новую девицу – вульгарную, злую на язык – она не знала. И не умела с ней обращаться.
Прежде у них никогда не бывало финансовых споров. Деньги на хозяйство – с тех пор, как Аленке исполнилось двенадцать – лежали в ящике буфета. Девочка сама брала – на школьные обеды, изредка – на кино, маечку, изящную заколку для волос. А если пачечка купюр таяла и до маминой