Повести и рассказы из духовного быта. Игнатий Потапенко
одет очень парадно. Его черный сюртук был уже очевидно не казенный, а сшитый по заказу, сидел хорошо и был сделан из тонкого сукна. И шляпа на нем была новая, котелок с широкой синей лентой и с шнурком, прикрепленным к пуговице пальто. На руках черные перчатки, штиблеты новые, с лакированными носками. Держался он ровно и вообще смотрел солидным франтом. Ради торжественного случая он сбрил свои белобрысые бакенбарды и пригладил брильянтином небольшие усики. Отец ректор был в черной шелковой рясе с регалиями на груди, в камилавке и с палкой. У ворот стоял семинарский экипаж. Было очевидно, что ректор привез своего племянника для представления архиерею.
– Представлялся? – спросил Межов на ходу, торопясь за своим дядюшкой.
– Да, – кратко ответил Кирилл.
– А я вот хлопотать приехал с дядюшкой!.. Ты знаешь, инспектора нашего перевели… Так я хлопочу.
– Так скоро? – удивился Кирилл. Это было тем более удивительно, что Межов кончил курс в академии неважно и не имел основания даже рассчитывать на магистерство.
– Ну что ж, дядюшка хлопочет… Видишь, инспектором меня не утвердят, а только исправляющим должность. Но ведь это все равно… Жалованье идет полностью.
– Конечно, конечно, – рассеянно сказал Кирилл.
– И квартира, и даже отопление. Ведь это не дурно?
– Не дурно!..
Тут к ним подошел отец ректор.
– Что же вы думаете с собой делать, Обновленский? – спросил он с каким-то не то участием, не то неодобрением.
Кирилл не имел никакого желания откровенничать. Ректора он никогда не любил за его потайной, неискренний характер.
– Право, не знаю еще!.. Вот съезжу к родным, посоветуюсь.
– Так, так… Это следует… Пойдем, однако, Евгений, замешкались!
Кирилл поклонился и разошелся с ними.
«Как, однако, легко преуспевает человек при добром желании!» – подумал он, вспомнив о малых талантах молодого Межова.
Таратайка8 дьякона Игнатия Обновленского была лишена рессор; на каждой кочке ее подбрасывало; треск от нее раздавался версты на две кругом. Все ее составные части обладали способностью издавать особенные, характерные звуки. Шкворень9, соединявший передние колеса с ящиком, хрипло гудел, от времени до времени пристукивая; широкие крылья вместе со ступеньками издавали трепетный, дребезжащий звук, в котором определенно слышалась однообразная печальная нотка. Эта нотка давала тон всей музыке и слышна была далеко. Оглобли при поворотах и даже при простых движениях лошаденок круто скрипели. Вся эта симфония хорошо была известна уезду, и всякий, заслышав ее, мог с закрытыми глазами сказать, что едет устимьевский дьякон.
Они ехали уже часов пять, сопровождаемые густым облаком серой пыли, которая – раз ее потревожат – долго неподвижно стоит в воздухе, свидетельствуя всякому, что здесь проехали. Путешественники были совершенно серы от этой пыли. Дьякон дремал, пошатываясь из стороны
Таратайка – двухколесная повозка.
Шкворень – стержень от задней части повозки, вставляемый в ось передка и позволяющий передку, вращаясь на этом стержне, производить повороты.