Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…. Михаил Казовский
к уху, но без поцелуя. – Милости прошу в дом. Дамы заждались.
Кроме дам в гостиной был еще Давид Александрович – унтер-офицер уланского полка, некогда учившийся с Лермонтовым в Школе гвардейских прапорщиков, но на год позже; в Петербурге они почти не общались, хоть и были на «ты».
– О, мон дье, Дато! – радостно воскликнул корнет. – Вот так встреча! Ты какими судьбами тут?
– Здравствуй, Маешка. В отпуск приехал на две недели.
– Почему «Маешка»? – удивился отец семейства.
Михаил фыркнул.
– Старая история. С легкой руки друзей-однокашников. Знаете героя известного романа Рикера – monsieur Mayeux? Остроумного, но коварного? В честь него и прозвали.
– Но ведь он был горбун? – заметила Екатерина.
– Что с того? Я ведь тоже не Аполлон. Привык: Мае, Маешка… Мишка – Маешка. Не обидно вовсе.
В разговор вступила старшая сестра – Нина.
– Нет. Давид если хочет, может называть вас по-прежнему, нам же такое прозвище режет слух.
– Можно просто Мишель. Или Мишико – по-грузински. Не люблю политесов, знаете.
– Хорошо. Мишель, с вашего согласия. А меня – Нино́, пожалуйста.
– А меня – Като́.
– Что ж, договорились.
Дверь открылась, и грузинка-нянька ввела девочку лет четырех. Она была вся в кудряшках, с поразительно умными черными глазами.
Княгиня Саломея представила:
– Это наша младшенькая – Софико. Мы с Александром Гарсевановичем уж не чаяли, что на старости лет Бог подарит нам еще одно счастье.
– Ах, какие ваши годы, мамб, – мягко попеняла Нина. – Папа́ чуть за пятьдесят, а вы на десять лет младше.
Князь сказал:
– Софико знает ваше стихотворение «Светает…» Про Кавказ. Мы его читали в списках, и оно нас просто пленило.
Он обратился к дочери:
– Не забыла, моя гогона́?[12]
Малышка зарделась, потупилась, опустила глаза.
– Нет… не помню…
– Хорошо, давай позже. А вот еще одна наша родственница. Разрешите представить: Маша Орбелиани. Саломее она доводится племянницей.
Небольшого роста, с тонким грузинским профилем, девушке на вид было не больше двадцати лет. Она смотрела на Лермонтова в упор, словно гипнотизируя. Чуть присев в книксене, сказала:
– Бонжур, мсье. Если они Нино́ и Като́, то меня тогда можно звать Майко́.
– О, созвучно с Мае, – пошутил корнет.
– Может, это неспроста? – сыронизировала Екатерина.
Все заулыбались.
Наконец, завершив знакомства, старший Чавчавадзе пригласил всех к столу. Началось традиционное действо: потчевание приезжего блюдами грузинской кухни.
– Вы должны отведать, Мишель… – говорила Нина.
– Вам понравится… – вторила Екатерина.
– Ты еще не пробовал… – наседал Давид.
Хозяин славил местное вино – белое, сухое, светло-соломенного цвета.
– Как вам вкус? – спрашивал Александр Гарсеванович,
Гогона́ – девочка (