Русский остаток. Людмила Разумовская
отчего же они без конца ссорились и ругались, что делили? Что это, дурной характер или тяжелая жизнь доводили их до такой взаимной крайности? Но ведь жизнь Тамары Константиновны тоже, по всему, была не из легких…
Они вышли во двор. Южный вечер, похожий на ночь, обдал их теплым и таким сладким воздухом, что захотелось побольше набрать его в грудь. Без устали ритмично кричали цикады. Огромные лампады звезд висели совсем низко.
– Посидим? – спросила Галина, кивнув на скамейку.
– Посидим, – эхом отозвался Алексей.
– Господи, как хорошо! – невольно воскликнула она, прислушиваясь к шуму прибоя, доносившемуся с близкой набережной. – Ты, наверное, уже привык к этой красоте…
– Нет… то есть привыкнуть к этому нельзя… Я ее всегда чувствую…
Они сидели по разные стороны на деревянной резной скамейке и молча смотрели в небо, думая каждый о своем.
– Твоя работа? – спросила Галина, имея в виду резьбу по дереву.
Алексей кивнул.
– А где твой отец? – снова спросила его Галина.
– Он был летчик, разбился на самолете.
– Ты его помнишь?
– Нет…
– Но ведь тебе уже было, наверное, лет восемь… Твоей сестре ведь двенадцать?
– У нее другой отец… Он… с нами не живет.
Помолчали.
– Вот в этом домике моя мастерская. Хотите посмотреть?
– Хочу, – сказала Галина. – Только перестань, пожалуйста, говорить мне «вы», хорошо?
Алексей ничего не ответил. Он открыл дверь своего крошечного домика и включил свет.
Самый родной и волнующий из всех запахов на свете – запах красок – обрушился на нее, сбивая с ног памятью мелькнувшего и утраченного навсегда счастья. Все здесь напоминало ей прежнее, любимое, без чего жизнь утратила для нее всю свою силу и радость.
Она ходила от картины к картине молча, не вглядываясь и не оценивая изображаемое, только жадно вдыхая запах красок и стараясь унять дрожь, которая вдруг откуда-то изнутри стала выстукивать мелкой дробью от сердца до кончиков пальцев, заливая румянцем лицо. Она боялась произнести слово, чтобы в звуках ее голоса он не услышал постукивания ее зубов. Эта внутренняя ее дрожь передалась и ему. В маленьком пространстве комнаты они то и дело сталкивались, задевая друг друга то плечом, то рукой, пока взаимная лихорадка не сблизила и не соединила их губы.
«Господи, что же я делаю? – пронеслось у нее в голове. – Ведь это ребенок! И какая чудесная бабушка… и мама… Надо бежать!..»
Но уже было поздно рассуждать, оценивать и тем более бежать.
Вихрь его первого юношеского любовного жара и ее ностальгически чувственная жадность закружили им головы, и, как затаившийся в темноте разбойник, внезапно набросилась на них страсть и мгновенно смяла обоих.
Галина вернулась домой за полночь.
– Я уж думала, ты останешься у него ночевать! – язвительно набросилась на нее Татьяна.
Галина улыбалась не отвечая.
– У