Честное слово. Клавдия Владимировна Лукашевич
Прасковье Ивановне она показалась смешной – до того она была не похожа на ту тихую девочку в красном капотике и козловых сапожках, которую Прасковья Ивановна оставила здесь. Девочка бросилась на шею к тёте и заплакала. У Прасковьи Ивановны сжалось болью сердце.
– Ну что, ты привыкла теперь, Галечка? Тебе хорошо? Барыня добрая и любит тебя. Гляди-ка, какая ты стала нарядная… точно барышня.
– Да, я-то её балую и наряжаю… А она, маленькая упрямица, ни за что не хочет меня мамой называть, – сказала нарядная барыня, похожая на куколку.
– Что же ты, Галечка, упрямишься. Отчего барыню мамой не назовёшь? Она тебя вместо матери родной растить будет… Ты должна её почитать.
Девочка ничего не ответила, но так серьёзно и строго взглянула на Прасковью Ивановну, что у той опять защемило сердце. В этом строгом взгляде выражался и упрёк, и тоска по матери, и много недосказанного.
Когда Прасковья Ивановна стала уходить, Галя опять горько заплакала и стала проситься домой.
Через несколько дней новая воспитательница девочки сказала Прасковье Ивановне.
– Послушайте, милая, не навещайте девочку. А то она по вас скучает и так никогда ко мне не привыкнет.
Скрепя сердце, Прасковья Ивановна решила исполнить это требование. Действительно, девочка привыкнет к новой жизни, и ей будет хорошо. Но прачке была приятна и дорога эта привязанность маленькой девочки. Дома она ещё сильнее приналегла на работу и ещё чаще ласкала Параню. В семье было тихо, но на Прасковье Ивановне, как говорится, лица не было.
Наконец она не выдержала и решилась поговорить с мужем.
– Знаешь ли ты, Ваня, отчего я худею: совесть мучает меня, тоска гложет сердце. Я места не могу найти себе, – сказала она.
Иван Петрович испугался и удивился. Он уже забыл всё прошлое и спросил тревожно:
– Что с тобой, отчего это, Паша?
– Ваня, я всё её во сне вижу. Приходит она ко мне и укоряет меня.
– Кого ты видишь во сне? – удивился ещё более Иван Петрович.
– Какой ты непонятливый… Кого же, конечно, Га-лечкину мать.
– Ах, вот что… Всё старое. Я думал уже всё забыто.
Иван Петрович смутился и не знал, что сказать, что посоветовать.
– Ты бы с маменькой поговорила, Паша, – наконец догадался он.
Прасковья Ивановна рассердилась и проговорила резко:
– Советы твоей маменьки я знаю. И говорить с ней не стану.
Но через несколько дней свекровь сама заговорила с ней ласково и вкрадчиво:
– Пашенька, ты бы, милая, Богу сходила помолилась. Нездорова ты у нас… А после бы в лечебницу сходить.
– Эх, маменька, нечистую совесть доктор не вылечит, и Господь не поможет, – печально ответила Прасковья Ивановна.
Но она всё-таки сходила с мужем и дочерью на богомолье. Однако ей не стало легче. Бедная женщина повсюду искала опоры и поддержки, но нигде её не находила.
Однажды Прасковья Ивановна вызвала старую прачку в пустую прачечную и таинственно сказала ей:
– Матвеевна,