Ты забыл помнить. Сергей Валерьевич Ходич
трухлявые старые морщинистые ручки под трусики молоденьким девчонкам, едва ли которым стукнуло на прошлой неделе шестнадцать. Вот ты и видишь то, чем мозги твои запудрены, а не что-то иное. Видишь рясу и тому подобное, но не дальше. Твой мир тухнет вместе с погасшим экраном ящика. Уверен, если бы христианства не было вовсе, а мы все поклонялись бы, ну скажем, женщине с голой грудью и головой змеи, все бы видели именно ее там, в конце этого тоннеля. Только размер груди варьировал бы в зависимости от степени испорченности или вкусовых предпочтений рассказывающего.
– Или проповедующего.
– Точно.
Не последнюю роль играет напарник, да. И хорошо бы без новичков. Благо, мне, зная мой характер, их дают в нагрузку крайне редко. Как жаль, что вовсе избежать подобной участи нельзя.
– Еще один вызов – и заканчиваем смену, – слышу я сквозь шум в ушах и зеваю до слез на глазах. – Выпей кофе.
Дима, мой напарник, слишком уж жизнелюбивый малый, как по мне. К тому же бритый наголо так, что непонятно, нарочно он это или лысеет на самом деле. Значит, что-то скрывает, все время пытается что-то утаить. С лица его никогда не сходит добрая, несколько наивная улыбка. Наигранная. К утру от нее реально становится тошно. И уже непонятно, то ли это от его улыбки у меня изжога, а то ли от кофе и толстой пленки на зубах.
И единственное лекарство от болезни, которая называется «жизнь» – это маленькая пачка раковых опухолей у меня в кармане. Одна распечатанная в кармане синей медицинской формы, одна в заднем кармане потертых джинсов в раздевалке. В последнее время за ночь я стараюсь не курить больше пачки. Это вовсе не из-за того, что я боюсь умереть раньше положенного срока, а оттого, что меня достал кашель по утрам. Но и по первой причине, пожалуй, отчасти тоже. Чем ближе к тебе становится смерть, тем лучше ты учишься прятаться. Но всегда важно оставлять ей шанс поймать тебя.
– Старушка. Семьдесят один год. Давление сто восемьдесят, тахикардия и прочие прелести. Говорит, что сердечный приступ, но я бы и двадцатку на это не поставил.
– Тебе удалось сберечь эту двадцатку, к бабке не ходи.
Бывают ночи, под которые сложно подобрать саундтрек. Ночи Шнитке. И этот фильм смотрю только я в пустом кинотеатре, в котором пахнет мочой, рвотой и прочими человеческими выделениями. Плохая драма без конца и начала. Немые диалоги. Уже в который раз. Абонемент на бессмысленную бесконечность. Арт-хаус в его худшем виде. И я, кажется, уже знаю все реплики наперед.
Машина останавливается, я делаю вдох и задерживаю дыхание на три секунды. Выдыхаю и продолжаю считать. Димка уже вышел и взял за меня чемоданчик с медикаментами, который вообще-то по-хорошему должен тащить я. Что ж, я крайне признателен ему, но конечно не скажу по этому поводу и слова. Нельзя быть уж слишком учтивым и любезным ни с кем. В салоне душно. Душно и снаружи. Никогда не любил лето. С недавних пор не люблю и остальные времена года, но, как правило, осень больше всего осенью, а весну весной и так далее по списку. Я вытираю липкий, какой-то уж слишком густой, почти как кисель, пот со лба и выхожу следом за напарником.
У