Элита. Взгляд свысока. Ирина Волчок
с собой, с непонятной улыбкой сказал:
– Вот так. Цени. И не рыпайся. Ты у меня навсегда вот где! – Комиссар Федя сжал синий костлявый кулак, потряс им перед носом княгини и хитро подмигнул мутным глазом: – И о девке своей помни. По-о-омни о девке-то… Поняла?
Комиссар Федя, несмотря на свое очевидное безумие, учился старательно и в последнее время начинал говорить гораздо грамотнее. За это его время от времени повышали в должности. Или в звании? Княгиня этими вопросами не интересовалась. Она интересовалась только детьми. Всеми детьми, не только своей маленькой Александрой. Дети ее радовали. Они очень быстро научились читать и писать, немножко играли на рояле, стоявшем в самой большой комнате огромной квартиры покойного доктора, неплохо рисовали – особенно Фрося, у нее настоящий талант обнаружился, – и с удовольствием – хоть и с невероятным акцентом – говорили по-французски, по-немецки и даже немножко по-английски. Маленькая Александра говорила на всех этих языках без акцента, и на итальянском тоже. Но маленькая Александра проводила с матерью круглые сутки, а Лиза и Фрося уже ходили в школу, откуда постоянно приносили всякие «да уж прям», «здрасти вам» и «дура чертова». Княгиня тратила массу душевных сил, чтобы каждый раз возвращать их в нормальный образ. Наверное, не зря столько сил тратила: когда в двадцать пятом году товарищи по партии за что-то шлепнули сумасшедшего комиссара Федю, а потом пришли к нему домой искать доказательства его вины, самый главный из тех, кто искал, долго с изумлением смотрел на дочерей комиссара, которые хорошо держались и хорошо говорили, долго изучал бумаги, давным-давно запертые комиссаром в ящике письменного стола, долго молчал, задумчиво дергая носом и гоняя смятую «козьей ножкой» папироску из угла в угол тонкогубого рта, а потом решил:
– Вы, гражданка Комиссарова, будете работать у меня. Вы же учительница? Вот и правильно. У меня две маленькие дочки. Мне такая учительница для них нужна.
– А Елизавета и Ефросинья? – осторожно спросила княгиня. – Что будет с ними? И у меня есть дочь, ей семь лет.
– Семь лет – это что ж… с собой заберете, – решил самый главный. – А эти – взрослые уже. Пристроятся куда-нибудь. Вон какие… выученные. Пусть сами в учительницы идут. Но не в Москве. В Москве их тут же вычистят. Из-за отца. А где-нибудь в деревне – пожалуйста. У нас дети за родителей не отвечают, все по справедливости.
Девятнадцатилетнюю Лизу отправили куда-то под Самару, учительницей в деревенский ликбез. Шестнадцатилетнюю Фросю взяли горничной в дом какого-то командарма из новых. Княгиня через несколько лет случайно узнала, что Фрося покончила с собой. О Лизе никому ничего не было известно.
Самый главный – тот, который командовал обыском в квартире комиссара Феди, – оказался каким-то крупным чином. Или чинов сейчас уже нет? Княгиня так и не научилась разбираться в структуре новой власти. Ей казалось, что и структуры как таковой не было. Был один сумасшедший дом, где командовали не врачи, а пациенты. В сумасшедший дом случайно попадали