Закон проклятого. Дмитрий Силлов
ответил за него лейтенант. – Ты запомни, парень. В этой жизни ты никому на хрен не нужен. И никто никогда не станет делать из тебя настоящего мужика, если ты не займешься этим сам. Это Закон Воина. И, кстати, из тебя действительно настоящий воин получиться может. Дух у тебя есть, а это главное. Только тебя подтолкнуть надо, задать направление.
Иван вопросительно поднял глаза. В армии слово «дух» имело только одно значение.
Калашников рассмеялся:
– Да нет, ты меня не так понял. Дух… Ну, стержень, что ли. В общем, как у древних самураев было: наставить на Путь Воина, которым дальше ты пойдешь сам. Короче, с сегодняшнего дня и займемся. Мне тоже в одну харю тренироваться не с руки. Так что давай, теперь каждое утро за час до подъема – сюда. Сопливый ты ещё, вкалывать тебе покамест и вкалывать, как медному котелку, пока чему-нибудь путному научишься.
– Сопливый, – не на шутку разобиделся Иван. – Да я недавно… – начал он – и осекся.
Дальше начинался рассказ о том, как забитое, безвольное существо вдруг неясным образом превратилось в убийцу. А об этом знать не следовало даже этому ненормальному лейтенанту, которому, что человека прихлопнуть, что таракана – труд одинаковый. Но лейтенант ничего не заметил. Зато он заметил другое:
– С рукой что?
– Ничего, – буркнул Иван.
– Понты будешь дома перед телками колотить. Давай сюда палец.
– Да я…
– Руку, военный!
Иван нехотя подчинился.
Лейтенант как-то радостно схватил его за руку с синим, распухшим суставом у основания большого пальца, зажал ее между коленей, схватился за палец и с силой дернул на себя, слегка довернув его в конце движения. Хрустнуло снова. Иван заорал, не столько от боли, сколько от неожиданности.
– Вот теперь порядок, – сказал лейтенант, осмотрев руку и с неохотой ее отпуская, так как отрывать от нее больше было нечего.
Иван с удивлением осмотрел кисть. Боль утихла, и, похоже, опухоль начала спадать.
Выходя из зала, Иван понял, почему у него не было злобы на этого человека, изрядно поиздевавшегося над ним вчера. Среди полковых офицеров Калашников тоже был один. Одинокий волк-убийца, на чьем счету было немало чужих жизней. Два волка – матерый и молодой – сначала грызлись, после – обнюхались и признали друг в друге общую кровь. Потому и прошла ненависть. Ворон ворону глаз не выклюет…
Первые месяца полтора Иван был для лейтенанта вместо груши. В прямом смысле на своей шкуре он изучал болевые точки и уязвимые места, которые ночью не давали уснуть, помеченные на тренировке лейтенантовым кулаком. Зато Иван быстро научился их защищать и сам наносить ответные удары. Правда, с Калашниковым это не очень выходило – разве только тот специально раскроется. Но уж на мешке Иван «отрывался» на всю катушку. Видать, не зря до потери сознания отжимался до этого по ночам – удары на глазах становились техничнее, хотя нужной мощи в них еще не было.
– Ничего, – говорил Калашников. – Уйдешь на дембель, найдешь на гражданке нормального тренера, который не заставляет крутить ката и не поёт