Старый дом. Елена Владимировна Якунина
разворачивая полотно. Показал сначала доктору, затем повернулся к девушке, стоящей подле.
Гобеленовая картина, размером с прикроватный половик. Грозовое небо, сполохи зарницы освещают старый погост с торчащими из земли каменными надгробиями и белую часовню, чей покатый купол венчает православный крест. Ложные оконницы по обеим сторонам арочной двери. В нишах – преклоненные фигуры монахов в длинных одеяниях, в руках – лампады с мерцающими свечами. Одна створка двери приоткрыта. Кто-то выглядывает из нее, но кто – не разобрать, лишь неясная тень, прошитая сиреневой нитью, падает на белокаменную ступень. На темном надгробии, что ближе к часовне, будто заплатка, круглая монетка желтыми стежками отмечена, а те могилы, что далее – в тумане белёсом тонут….
– Мрак какой-то… – прошептала Алимпия, отходя от картины. Глянула на Егора. Нахмурив брови, тот неотрывно смотрел на доктора, незаметно пристроившегося рядом с племянницей.
Аккуратно водя по ткани указательным пальцем, Карл Натанович задумчиво разглядывал гобелен. Осмотр погоста сопровождался печальным вздохом и кряхтеньем.
– Дядя, вам знакомо это место? – не выдержала Липа, перехватывая палец доктора у дверей в часовню.
– Да, Липушка, то есть нет… не то, чтобы знакомо… вот эти маленькие буковки.. ты видишь? – он ткнул пальцем в правый угол, – это инициалы автора…
– И что?! – непонимающе подняла вверх брови девушка, – какие-то "НБ"?
– Наталия Брукович… мама твоя сработала сию вещицу. Знаю, станок у нее был, мастерила она на досуге полотна разные. Потом узоры на них вышивала. Как сейчас помню, на сносях она уже была, вот-вот родить должна, торопилась, между схватками, пальцы исколола до крови. Спросил, что ж такое важное мастеришь? Не ответила. Спрятала работу за спину, да глазами на дверь указывает – уйди, мол.
– Можно, конечно, прослезиться в этом месте, дядечка, – мотнула головой Алимпия, отгоняя ненужные мысли, – но поздно лить горькие слезы по покойникам, надо о живых думать. Что за место, как думаешь?
– Гм, – принялся размышлять доктор, возвращаясь за рабочий стол. Достал дело, начал медленно листать. – Читал… читал я стих… про кладбище заброшенное и про часовню… где ж он, твою мать?! О, простите великодушно!
Взгляд Марка Натановича затуманился – он снова углубился в прошлое…
***
– Есть охота, – заурчал голодным желудком Егор, – принеси хоть хлеба кусок, что ли – полдня уже сидим, подкрепиться пора бы. Рыжая заждалась, поди, с обедом.
В этот раз Липа благоразумно промолчала. Ей-то трапезничать хотелось меньше всего. Даже наоборот – слегка подташнивало. Но это скорей всего последствия бессонной ночи и тревожных утренних событий.
– Потерпи немного, дядечка уже заканчивает, да и Катерину звать не хочу – путь лучше за Андрюшей приглядывает.
Уже добрых полчаса они сидели на упругом диване в ожидании дядюшкиного озарения. Липа примостилась на краешек, а Егор, откинувшись на широкую спинку, лениво разглядывал причудливую лепнину