Конец мая. Анна Сулацкова
с самого начала, и можно сказать, верхушка власти.
У всех групп выживших есть лидер, тот, кто отвечает за принятия трудных решений, кто указывает путь. Тот, кто видит общую цель и может контролировать остальных. Без его участия ничего не решается.
И я напрягаюсь.
– Все мы боимся попасть к захватчикам, кто знает, что они делают с людьми, – продолжает Роман, – Но ты прав, нам придется выбираться на поверхность, если твоя идея сработает, мы сформируем отряд, если нет…
– Мы будем просто пушечным мясом? – Марк тушит бычок о консервную банку, и откидывается на спинку стула, – Я прав?
– Да, – просто отвечает он, не моргнув глазом, – Оружия у нас немного, сами понимаете, у нас дети…
– Но пара пистолетов у вас найдется? – спрашиваю я.
– Пара найдется, – соглашается Роман, усмехнувшись.
– Спасибо и на этом, – я поднимаюсь на ноги, и Марк делает тоже самое, – Выдвигаемся сегодня ночью.
– Ты вату не катаешь, – хмыкает Роман.
– Лучше разобраться с этим сразу.
В полной тишине, мы идем по вагону. Из кухни плывет запах вареной капусты. В небольшой комнатке, огороженной листами фанеры, помещается маленький стол с газовой плиткой, покосившийся от старости шкаф, с разложенной внутри утварью, поржавевшая раковина и круглый затертый коврик.
– Любая непродуманная мелочь может стоить нам жизни, – нарушает молчание Марк и бросает на меня внимательный взгляд.
– Я знаю.
– Хорошо.
Марк так же, как и я, надеялся только на себя, и привык к осторожности. Может быть, поэтому мы до сих пор оставались в живых. Его родители погибли в автокатастрофе за год до Вторжения. Он воспитывал Захара сам, другие родственники не захотели брать на себя такую ответственность. Ему пришлось бросить университет, и устроиться на работу.
Марк рассказал мне об этом в полуразрушенном сарае, где раньше держали скот. Обстановка не располагала для душевных разговоров. Нещадно воняло разложившимися трупами животных.
«Им повезло, что они не дожили до этого дня, моя мама бы сошла с ума, увидев, где нам приходится прятаться».
Сейчас мы делим крохотное помещение на троих, практически в самом конце поезда. Как только я отодвигаю штору, Захар спрыгивает со второго яруса своей кровати и бросается ко мне.
– Кирилл! – кричит он, я поднимаю его в воздух, и мальчик заливисто смеется.
За два года Захар заметно подрос, но все равно, остается чересчур худым и маленьким.
– Сегодня мы видели самую настоящую змею, – он разводит руками и показывает ее размер.
– Такая большая?
Он кивает.
– Белла сказала, что это уж.
– Ну, если Белла так сказала, – насмешливо протягивает Марк, заходя следом за мной.
– Дядя Валера предложил ее приготовить, но она жутко воняет, – Захар смешно морщит нос.
– И? – улыбаюсь я.
– Теперь она висит на кухне колбаской.
– Колбаской? – я приподнимаю бровь.
– Белла отрезала ей голову.
– Не я, – она