Бездна. Виктор Иванович Сиротин
Бродского относительно «крыши», которая на самом деле есть антаблемент с настилом и пере- крытием под кровлей из черепичных или мраморных пластин. А ведь оголённые человеческим произволом колонны храма свидетельствуют не только об утере «крыши», но о великих трагедиях древности, беспощадно распинавших и культуру, и жизни человеческие. Эти изувеченные, но грандиозные останки ушедшей цивилизации напоминают нынешнему человеку о том, что не он только, но и всё сущее преходяще…
Расстроенный от потери «крыши», Бродский в том же «Путешествии…» походя называет идиотом выдающегося архитектора Корбюзье, а прожив в Рио-де-Жанейро всего неделю, утверждает, что это тот «город, где у вас не может быть воспоминаний, проживи вы в нём всю жизнь».
Отчего же? Да люди там никуда не годные – «не люди, а какая-то помесь обезьяны и попугая», «лощёные такие шоколадные твари…» – пишет он о соплеменниках Хорхе Борхеса, Хулио Кортасара, Леопольдо Лугонеса и Адольфо Касареса.
Но вот, отвратив свой взор от «шоколадных тварей», одна из которых, к слову, спёрла у него кошелёк (надо же – дрянь такая!), он и в белых своих коллегах на конгрессе ПЕН-Клуба в Рио не находит ничего путного: «Занятно было наблюдать всю эту шваль…» – отхаркивается от них «духовно-проблемный» Иосиф и попутно «выдающийся поэт современности». Как тут не вспомнить сентенцию Цицерона: «Чтобы быть Цезарем, надо иметь душу Цезаря».
Хорхе Луис Борхес
Но отвлечёмся от никак не впечатляющих путевых заметок и обратимся к мыслям Бродского о европейской цивилизации. Судя по контексту записей, не понимая, о чём он, собственно, думает, Бродский пишет: «Может быть, даже, говорил я себе, вся европейская культура, с её соборами, готикой, барокко, рококо, завитками, финтифлюшками, пилястрами, акантами и проч., есть всего лишь тоска обезьяны по утраченному навсегда лесу»… [7]
И здесь реплики Бродского вызывают ощущение духовной неопрятности, «залапанности» и немытости, являя тот род интеллектуального сора, из которого если и растут цветы, то кладбищенские или попросту дурно пахнущие («Представление», 1987). Когда читаешь всё это, не покидает ощущение пребывания в непроветренной петербургской коммуналке, донельзя загаженном общественном подъезде с вечно заплеванным полом, раздавленными некогда окурками и тараканами, которым в отличие от поэта бежать некуда… Всё это говорит о разложения чего-то важного.
Впрочем, туристская ипохондрия Бродского, ровно запыленная на страницах юбилейного сборника литературоведческой заумью, скоро становится вполне объяснимой. Поскольку в одном месте, видимо проговорившись, автор называет себя «затравленным психопатом». [8]
Как бы там ни было, прозаический опус «Путешествий…» Бродского, став ляпсусом, никогда более не имел продолжения, как, собственно, и сами путешествия (опять ведь спереть могут что-нибудь… гады!). Путешествуя уже без