Каждый второй уик-энд. Эбигейл Джонсон
чтобы не закрывать мне обзор. Она даже не шелохнулась.
– Я знаю, ты считаешь меня временным вариантом, но одна из нас жестоко ошибается.
Я включила телевизор и устроилась поудобнее, чтобы сосредоточиться на экране.
– Ты же не думаешь, что он собирается жениться на тебе?
Шелли вскочила на ноги и не совсем уверенно взмахнула рукой.
– Зачем ему нужно, чтобы ты бывала здесь? Ты когда-нибудь думала об этом? – Ее брови взлетели. – В отличие от твоего нового друга-соседа, отец не проводит с тобой время, не так ли? Сегодня выходной, а он предпочел быть на работе. Снова.
Я сжала пульт так крепко, что побелели костяшки пальцев, но голос мой звучал ровно:
– В этом и заключается фундаментальная разница между нами, одна из многих. Я нахожусь здесь, потому что моему отцу доставляет удовольствие отбирать что-либо у моей мамы, даже то, что ему даром не нужно. – Я почувствовала, как дернулось у меня веко от такого признания, при всей моей уверенности. Я не могла полностью раствориться в безразличии, которое пыталась демонстрировать перед Шелли. Я одарила ее улыбкой из тех, что обычно приберегают для видео с кошками, неловко преодолевающими препятствия. – Ты здесь потому, что мой отец считает нелепостью платить за секс.
Думаю, Шелли все-таки влепила бы мне пощечину, если бы находилась на расстоянии удара. Вместо этого она посмотрела на меня полными слез глазами, а затем решительно прошагала в комнату, которую делила с моим отцом. Она так сильно хлопнула дверью, что одна из картин на стене с грохотом упала на пол.
Я не стала поднимать.
Схватив ближайшую подушку, я пощелкала пультом, нашла ситком «Полный дом» и провела остаток вечера в волшебной телевизионной стране. Или, по крайней мере, пыталась. Возможно, мне следовало выбрать сериал, где семья больше походила на мою собственную. Что-нибудь на канале Animal Planet[3] с сюжетом, в котором отец уходит, а мать съедает своих детенышей.
Я вцепилась в несчастную подушку так крепко, что она чуть не лопнула.
Я почуял неладное, как только проснулся. Меня насторожила какофония мелочей, которые сложились в картину неправильности, как бывает, когда берешь напрокат обувь в боулинге. Еще не открывая глаз, я почувствовал колючую жесткость простыней, царапавших кожу при малейшем движении. И звуки резали слух. Никаких птиц. Вместо щебета и трелей – приглушенный шум уличного движения, время от времени прорезаемый ревом клаксона. Потом что-то щелкнуло, и с глубоким, стонущим хрипом в комнату хлынул теплый воздух. Ощущение неправильности не рассеялось, когда я открыл глаза, но пришло осознание происходящего.
Тонкие занавески цвета ржавчины на раздвижных балконных дверях пропускали тусклый сентябрьский свет, давая мне возможность разглядеть вокруг много больше того, что мне хотелось бы. Прошлым вечером я намеренно не стал включать настольную лампу, предпочитая, чтобы тени скрывали обстановку, заранее вызывавшую у меня отвращение.
Отец и сам только что переехал сюда, и ему предстояло капитально
«Планета животных»