Комедии. Денис Фонвизин
не уходит от текста Циммермана и, казалось бы, вышивает словесный узор по наметанной канве, но он вкладывает в перевод всю свою писательскую мощь и насыщает его таким огненным красноречием, что от философического спокойствия и велеречивости оригинала не остается и следа. Это достигается и словарем, который у Фонвизина намеренно «остаринен» и приподнят, и строением фразы.
Это – пережитое. Заветная дума, выношенная в сердце; ей сообщен тон мужественного благородства и сдержанной печали, и кажется, что слово Фонвизина напрямую обращено к потомкам, великороссам будущих поколений.
Писатель рассуждает об облике истинного гражданина и патриота. Он говорит о самом насущном – о любви к своему Отечеству, к национальной истории, к памяти и заветам предков. Но первые его слова – об уважении человека к самому себе, к собственному человеческому достоинству. Без веры в себя и свое назначение не достичь ничего высокого. Такая вера вовсе не противоречит христианскому смирению и вере в Бога, но, напротив, дополняет ее, помогая раскрыть нам дарованные Провидением способности.
Фонвизин не обойдет вниманием и мнимых патриотов, которые куда как горячи на словах, но в трудные для Отечества времена умеют отсидеться в странах, «где жизнь счастливее».
В любви к высокому, заключает Фонвизин, надо воспитывать «со дней младенчества», чтобы юные сердца проникались ревнованием о славе и старались своими достоинствами сравняться со славою предков или превзойти ее. Тогда уже никакой «яд чужих нравов» не растлит сердца.
Фонвизин с необыкновенным достоинством пронес по жизни звание русского писателя.
У Гоголя в повести «Ночь перед Рождеством» влюбленный кузнец Вакула, оседлав беса, перелетает в Северную Пальмиру и оказывается во дворце князя Потемкина. Там, в свите императрицы, видит он «стоявшего подалее от других средних лет человека с полным, но несколько бледным лицом…». Со слов государыни ясно, что это – создатель «Бригадира».
Фонвизин не был столь приближен, чтобы непременно находиться в царицыной свите. Но Гоголь не ошибся, подчеркнув прямоту его осанки. Это достоинство писателям XVIII века нужно было еще завоевать! Вспомним, как раболепствовали и сгибались и церковные, и светские писатели перед венценосцами. Вспомним, например, сколь унижен был Тредиаковский, обращенный едва ли не в придворного шута императрицы Анны Иоанновны. (Иван Лажечников расскажет об этом потом в историческом романе «Ледяной дом».) Даже Антиох Кантемир – князь! – вынужден был вести себя подобострастно и, живя во Франции, за казенные деньги покупать бумаги на герцогское звание всесильному временщику и угнетателю родины Бирону.
Чтобы выпрямиться, русскому писателю восемнадцатого столетия понадобилась дерзость. И ее в избытке хватило у Михайлы Ломоносова. Можно по-разному относиться к его резкостям и спорам, но в лице Ломоносова русская литература бросила вызов и впервые распрямилась во весь рост.
Фонвизин – из следующих «прямостойких»