Тени. Никита Андреевич Меренков
а воцарилась на улице. Вдалеке по-траурному тоскливо завывали сирены. Гул людских голосов смешивался в отвратительное жужжание осиного роя. Горячая, густая, похожая на смолу кровь медленно стекала с разбитого лба. Я все меньше чувствовал боль. Волны океана страданий уносились куда-то вдаль, за горизонт, оставляя меня в блаженстве неведенья, забытья, смирения с безысходностью. Я не видел ничего вокруг, только блеклые силуэты, таящие как свечи, обращались в бесформенные тени. Мысли уносились куда-то за пределы моего понимания, за пределы космоса, туда, где царила тьма, страдание, тоска. Я медленно умирал…
***
С момента той аварии прошло около года. Я и моя жена Джесс прошли полный курс физиотерапии и психологического восстановления. Мы были готовы начать новую жизнь. Недолго посовещавшись, мы решили переехать в пригород. Моя жена не могла выносить больше этой бесцельной суматохи города: пробки, вечную возню, а самое главное огромные толпы людей, настолько измученных собственными жизнями, что они находят свое утешение в пошлых и мерзких развлечениях, или даже в чьей-то смерти, ведь это что-то новенькое, своеобразное, пикантное. Все же, к этому быстро привыкаешь, живя на улицах таких больших городов. Жизни людей перестают иметь какую-то ценность. Их души навсегда остаются пленниками этих огромных серых склепов, именуемыми небоскребами. По правде сказать, я и сам не был огромным поклонником больших городов, но жизнь меня заставила перебраться из уютного городка на юге на север, в суровый город стали, бетона, стекла и искалеченных судеб.
Мне очень повезло, что в университете, где я работал, решили меня оставить, даже несмотря на мое состояние. Мне дали отпуск на полтора года. Год- чтобы оправиться от аварии, и еще половина – найти себе новое жилье, обустроится и вернуться в былую форму. Я и Джесс купили небольшой одноэтажный домик в пригороде, в часе езды от города. Он был поистине великолепен. Немного потертые деревянные темно шоколадные стены, нестандартная, плоская, ассиметричная со срезом влево крыша, огромные окна, почти в человеческий рост, придавали домику вид какой-то футуристично винтажной обсерватории. В нашем новом пристанище смешивалось несовместимое – старый, традиционный, можно даже сказать, консервативный силуэт дома с его интерьером и пошарпанными стенами с этими гигантскими окнами и стеклянным люком на крыше в гостиной. Крыльцо было в плачевном состоянии, некоторые доски оскалились в кровожадной улыбке, неумело приветствуя новых постояльцев. До нас в этом доме давненько никто не жил, и поэтому работы было непочатый край. Сам этот «хищный» домик мерк по сравнению с огромным океаном зелени и ароматов хвои. Сразу, где заканчивался небольшой дворик и стоял неказистый ветхий сарайчик, возвышался величественно и по-королевски богато лес. Он был древнее дома, города, да, возможно, и первого человека, который по-варварски осмелился вступить на эти святые земли. Немного ржавая труба дымохода терялась на фоне высоченных сосен, которые своими непокорными, но мудрыми и справедливыми главами подпирали небосвод и рассекали тучи, апатично проплывавшие над нашим домом. Запахи неслись отовсюду – мокрая после недавнего дождя трава пленила своим свежим, слегка сладковатым ароматом, обещая покой и умиротворение каждому, кто осмелился бы прилечь на нее и погрузиться в свои думы, позволив своему разуму окончательно отторгнуть сию серую и мрачную реальность. Запах хвои и шишек, вперемешку с ароматом смолы заставлял сердце буквально раздвинуть тесные решетки грудной клетки в попытке сбежать из этого бренного заточения. Легкие обжигал неимоверно холодный воздух, таивший в себе остатки слез, пролитых дождем. Ледяное утро оставалось в каждой клетке моего тела, чаруя и предлагая мне целую вечность в этом райском месте. Несмотря на то, что мы только выбрались из нашего Шеви Сильверадо 88-го года, усталость после длительной дороги мгновенно растворилась, как единственное облачко в ясный жаркий летний день. Мы не могли оторвать взгляд от этих зеленых великанов, которые так по-родительски заботливо обступили нашу лачужку. Казалось, что можно было просто встать и смотреть. Вечно. Беспрерывно. Лес приветливо, но сдержано приветствовал нас редкими проблесками света, что отчаянно пытались пробиться сквозь монолитную стену хвои и древесины. Тени витали повсюду, словно маня к себе, обещая соблазнительное забытье и отрешенность от всех мирских дум. Треск и шорохи звучали со всех сторон, заставляя возвращать свое внимание к этому лесу, словно, запрещая обращать внимание хоть на что-то другое. Мы с Джесс кое-как смогли прийти в себя, и решили разобрать оставшиеся коробки, которые мы захватили с собой. То ли этот блаженный аромат природы, то ли эта непоколебимая тишина напрочь выбили из моей головы тот день, когда мы приезжали смотреть этот дом, и когда я приезжал сюда с грузчиками.
В мгновение ока, пролетев все скрипящие ступеньки, мы оказались перед дверью нашего нового дома. Она была не такая уж и большая, и тем более прочная. Конечно, в такой глуши точно никто не придет побаловать нас своим поздним визитом, так что мне в голову по- предательски заползла одна мыслишка – а не оставить ли дверь, как она есть. Да, на ней нет даже элементарного замка, петли скрепят так, что создается сильное впечатление, что это не дверь издает такие душераздирающие стоны, а призраки прежних хозяев, которые молят, чтобы их отпустили на