Измена. Меган Хорхенсен
человечков и пиратские рожицы, напоминая самому себе скучающего на неинтересном уроке школьника. А после окончания совещания черновики собирал секретчик.
Не было сомнений, что бумажки тут же сжигаются, однако как-то раз начальник поймал меня в коридоре и скучающим голосом, глядя вдаль поверх головы, поведал, что руководство заинтересовалось моими упражнениями по рисованию, – мол, не представляют ли фигурки беснующихся пиратов моё видение начальства. Возможно подсознательно, я именно так нашу кухню и видел – засилье пиратских рож, вдохновенно режущих друг друга.
Начал я службу лейтенантом, потому что мне удалось поступить в Московский институт иностранных языков – так тогда назывался многострадальный (в смысле переименований) нынешний Московский лингвистический университет. Большая же часть сверстников после окончания школы пошла служить рядовыми, и к моменту окончания учёбы выяснилось, что призывники сорок девятого домой всё еще не вернулись, так как по срокам этот год оказался самым неудачным из всех послевоенных, и солдаты служили шесть лет.
Не успел порадоваться, что избежал долгих лет военной каторги, как меня, вместе с большей частью выпускников института, тоже забрали. Согласия нашего, разумеется, никто не спрашивал, так как выяснением мнения обычного гражданина в те времена не увлекались. Любить родину и выполнять её поручения считалось святой обязанностью. Честно говоря, мы и сами не сомневались в праве родины распоряжаться нашими жизнями.
На пенсию ушёл полковником. Генерала не получил потому, что сначала началась перестройка, затем пришла неразбериха, а затем я был отправлен в отставку – в возрасте шестидесяти лет, на пять лет старше, чем в армии положено.
На первый взгляд это показало, насколько меня ценили, – переслужил. Однако в нашем ведомстве мой возраст считался если не младенческим, то и не пенсионным. Некоторые полковники исправно приходят на работу и в семьдесят – в полном противоречии с уставами и законами о воинской службе. Увольнение в моём возрасте считается, скорее, опалой.
Но меня уволили, когда я перестал слышать сослуживцев, телефонные звонки, доклады и приказания вышестоящих начальников. Попросту говоря, оглох. А глухой разведчик – это нонсенс. Такому даже мышь убить не поручишь. Хотя, как я заметил выше, согласно должностным обязанностям убивать мне не приходилось.
В армии понравилось. Не знаю, чем это объяснить, так как до призыва относился к ней как и вся интеллигенция – называл военных солдафонами и считал эту организацию пустой тратой народных денег (однако своё мнение умело скрывал).
Так уж получилось, что в армии и жену нашёл, и зятя. Жена, Наталья Петровна, работала вольнонаёмной в штабе главного разведуправления. Первый раз побывала замужем неудачно. Муж спился, они разошлись, и Наташа осталась одна с маленькой дочерью по имени Мари. Поэтому у дочки не моё отчество.
С первых дней службы работал в разведке. Набравшись определенного опыта, стал аналитиком. По мере продвижения по службе узнавал всё больше