Меч и его палач. Татьяна Мудрая
теперь сам подставляйся. Как случилось, что знаменитый Готлиб из Бергена пропал без вести?
Снова она вышибла из-под моих башмаков табуретку.
– Отец…
– Говори. Выдать вас всех я, по всей видимости, не успею.
– После того, как погибли те солдаты и Горм, батюшка стал… ну, известен. Знаменит своей искренностью и прямотой. И таковым зван в хорошие семьи. Знаете, что такое фама?
– В Рутене сие называют «мода на человека».
– Там… была одна молодая вдова. Привечала по-всякому, возила с собой переодетым на новогодние маскарады. Знаете, на таких сборищах принято распускаться.
– Пускаться во все тяжкие. Карнавализация а-ля Бахтин…
– Что?
– Чушь и чепуха. И что – их разоблачили по закону жанра?
– Однажды сорвали с него маску и сделали вид, что вдовушка была им обманута.
– Дали ему в зубы дворянство – чтоб ее вконец не опозорить.
– Но не родовое, а пожизненное и ненаследуемое.
– А она в те поры была брюхата.
– Мною…
– Прости, мальчик, я поняла. Он-то сам жив остался?
– Лет пять назад вроде был жив.
Гита обхватила плечи руками, будто озябла.
– Так. Что хотела – то и получила. Выкладывай, что там тебя в прикупе.
Я знал, о чем следует ее попросить. Но не мог.
– Хельмут, слух у меня очень хороший, особенно на Филовы сплетни.
Она встала.
– Да, вот еще какая у меня будет просьба. Я у себя привыкла каждый день мыться, а завтра будет совершенно не до того. Устроишь?
Я еле кивнул и пулей выскочил за дверь.
Хотя выставка особого инструментария у нас давно была не при деле, ради нашего удобства она соседствовала с отменно устроенной баней. Дело не только в том, что люди предполагали с первого раза: по старинной традиции, присяжной палач на твёрдом жалованье смотрел не только за публичными девками, но и за двумя выгребными цистернами, куда стекались поганые воды из города и вообще со всей округи.
Ну, я кликнул нашего парня и велел разжечь самые большие масляные лампы, растопить печку, набрать воды на весь дубовый чан, который был ему по шею, и согреть, натащить побольше мягких чистых тряпок и постелить поверх теплой мраморной лежанки, которая была хитроумно соединена с печью, а кроме того – как ни на то сладить со ржавым замком, врезанным в дверь, что соединяла обе каморы. И поскорей.
Пока он этак трудился, я со свечой в руке долго проверял «железки», «деревяшки» и «гибкую кожу». Искал кое-что хорошо позабытое.
Как доброму приятелю, кивнул макетам виселицы и стоячей дыбы в четверть натурального роста. Они нужны, чтобы точно рассчитать, как уронить человека, в единый миг сломав ему шею, и как ловчее вывернуть ему плечевые суставы, чтобы он если не лопату, так хотя бы ложку мог держать в руке, если выживет по приговору суда. На кошках и собаках мы, вопреки расхожему мнению, их не испытываем, единственный живой предмет, который побывал в хитроумных петлях и скобах, была моя рука.
Так.