Хамсин. Ирина Говоруха
как марионетки, и они выскочили, чтобы их сложить. Легкие мгновенно наполнились сахарской пылью.
Лебедев вернулся к телевизору, и экран засветился жутковатым фильмом о человеке, заживо погребенном. Он маялся в своем гробу. Лада маялась в своем. Она невыносимо мерзла, хотя сидела в высоких гольфах до бедра, домашнем коротком платье в метельчатые фуксии и в Димкином реглане. Реглан доставал до колен и грел как пальто.
– Дим, переключи.
– Сейчас, только послушаю, что ему говорят по телефону.
Прошло полфильма, а они продолжали его смотреть, как заколдованные. Словно кто-то подсадил их на эту жуткую историю. Связал по рукам и ногам, не давая возможности хоть что-то изменить. У человека закончился газ в зажигалке и почти сел телефон. Он медленно умирал мучительной смертью. У их любви тоже не осталось огня, и смерть ее казалась бесконечной.
У соседей сверху праздновали Брит-Милу, и несколько минут невыносимо кричал ребенок. Шел восьмой день от его рождения, и десять мужчин склонились над еще худеньким и несмышленым малышом. Сандак, один из самых почетных гостей, держал ножки, а моэль делал надрез в крайней плоти остро заточенным с двух сторон лезвием. Потом специальной трубкой отсосал кровь и щедро обсыпал весь орган толстым слоем мелко истертого в порошок перегнившего дерева – пульвера. Все торжественно прокричали: «Мазаль тов» и дали ему имя Песах в честь обрезания в Песах. Ребенок медленно засыпал, убаюканный соской, смоченной в вине.
Лада все это время молилась в унисон с его матерью. Читала молитву, записанную на поперечнополосатой мышечной ткани сердца каждой женщины, и раскачивалась по тому же принципу, что и она.
Хамсин ушел вечером. Так же неожиданно, как и пришел. Оставил после себя неопрятный город, хрустящий песок на листьях финиковых пальм и чувство необъяснимой тревоги. Песок по плотности напоминал горчичные сухари, и хотелось его чем-то запить. Хотя бы глотком вина. И не лишь бы каким, а марочным, дорогим и терпким. Может быть, оно сможет притупить память о пережитом дне и приспит сознание. Укачает, как в переполненном и пахнущем рвотой транспорте. Лада с Димкой мгновенно оделись и вышли на улицу.
На углу праздновали открытие винного магазинчика. Хозяин в черной запыленной одежде с трудом поднимал уставшие глаза и угощал коралловым вином. На бочке пошатывались пластиковые фужеры с Malbec урожая 2010 года. Его темно-бордовый цвет притягивал взгляды, а после глотка на кончике языка еще долго свисал зеленый эвкалипт, песчинки табака и вишня. Послевкусие сохранялось убаюкивающе-теплым.
Внутри магазина толпились люди. Стены, обитые до самого потолка красным сукном, создавали дополнительный объем и глубину. Чтобы достать виски с верхней полки, использовали стремянку, и продавец только и делал, что бегал по ней снизу-вверх, словно белка.
Захаживали покупатели – случайно и по делу. Некоторые пили вино залпом, как воду. Другие медленно, будто нектар. Трогали сигары, ежась от не