Ради усмирения страстей. Натан Ингландер
памяти первый абзац:
В то утро, когда Мендл Мускатев проснулся и обнаружил, что его письменный стол исчез, комната исчезла и солнце исчезло, он сперва решил, что умер. Обеспокоившись, он прочел молитву за умерших, имея в виду себя. Потом он подумал: а дозволено ли это – и вновь забеспокоился, и вот из-за чего: первое, что он сделал, когда умер, – согрешил.
Когда включили свет, Коринский вскинулся и сказал, явно чтобы нарушить молчание, будто их еще связывали правила цивилизованного общества:
– На самом деле сейчас не утро, а девять или десять вечера, а то и полночь.
Пинхас тихонько повторял вслух свой абзац, играл со словами, кое-что менял, мечтая о кусочке грифеля.
Коринский смотрел на остальных троих и ждал ответа. С трудом верилось, что это писатели. Допустим, он тоже встрепан, но он не опускается. Остальные же: алкаш, страдающий недержанием старый брюзга и дурачок – ему не ровня. Он предпочел бы даже компанию отсутствующего Горянского.
– Я говорю, сейчас еще не утро. Нас пытаются ввести в заблуждение, сбить наши внутренние часы.
– Так ложитесь и спите дальше и оставьте нас заблуждаться. – Брецкий вчера уже предупреждал этого придурка. Ему бы не хотелось добавлять убийство к списку выдуманных обвинений.
– Нечего ехидничать. Я всего лишь хочу понять, можем ли мы вести себя более или менее достойно, пока нас тут держат.
Зюнсер сидел, привалившись к стене. Он сложил матрас, превратив его в подобие кресла, чтобы не занозить спину.
– Вы говорите «держат», как будто это временно и потом нас переведут в какое-то другое место, более приятное.
Коринский повернулся к Зюнсеру, смерил его презрительным взглядом. Ему не понравилось, что к нему придираются, тем более этот старый шут, который понятия не имеет, с кем разговаривает.
– Товарищ, – обратился он к Зюнсеру самым издевательским тоном. – Я абсолютно уверен, что оказался в заключении из-за бюрократической оплошности. Понятия не имею, что вы такого написали, из-за чего вас доставили сюда, мне же ничего нельзя поставить в вину! Я был одним из видных членов Антифашистского комитета, а мою оду «Сталин серебряный, Сталин золотой» любит весь советский народ.
– «Мы проливали кровь за Советы, Сталин ведет нас к дырке в клозете», – процитировал Брецкий пародию на другую поэму Коринского.
– Да как вы смеете!
– Я не имел удовольствия слышать оригинал, – ответил Зюнсер, – но должен отметить, что пародия довольно забавная.
– «Нам, проливавшим кровь за Советы, Сталин открыл коммунизма заветы».
Все трое повернули головы к Пинхасу, Коринский первый.
– Отлично. – Коринский победно глянул на остальных двоих. – Признаюсь, приятно увидеть здесь по крайней мере одного поклонника.
Пинхас не так много вращался в обществе писателей. И не знал, в каких случаях лесть просто необходима.
– Нет-нет, я вовсе не поклонник. Вы, конечно, мастерски владеете