Кира – девушка с дьявольскими глазами. Мариэль Липецкая
й из «Семейки Аддамс». Она была так же холодна и мрачна. И так же прекрасна. Она царица, а смерть – её подданная. Кира – имя для убийцы.
– Кира, сосредоточься! Снова в облаках витаешь? Соберись! У нас выступление через неделю, – скомандовал дирижёр, видя, что девушка отстала от оркестра.
Она дёрнулась, растерянно взглянула на мужчину лет сорока, потом быстро собралась с духом и начала двигать смычком в такт общей музыке. Она наконец заметила меня, когда мельком посмотрела на выход – я стоял у двери, опершись о косяк. Мне было по—прежнему тяжело стоять прямо, но в целом я чувствовал себя намного лучше. Рана могла открыться, но вероятность такого исхода событий была мизерно мала. По глазам видел, что девушка испугалась, увидев меня. Атмосфера отрешённости и безучастности вокруг неё стала рассеиваться. Кира начала часто и прерывисто дышать. Она не отводила от меня свой цепкий, вязкий взгляд. Я тонул во тьме её больших карих глаз. Таких прекрасных глаз. Я чувствовал, как её мрак пробирался и ко мне в душу. У меня мурашки по коже пошли. До чего же она была жутко-красива. Чёрные фраки на сцене, чёрные юбки по стульям, чёрная её подводка вкупе с чёрными волосами, собранными в пучок, – они репетировали для моих похорон?
Кира, я тебя не боюсь, как бы сильно ты не пыталась меня напугать, напуская на себя ауру хладнокровия и мрака. Я очарован тобой. Я искренне благоговею перед тобой, нехотя осознавая, что стиль девочки Уэнздей оказался в моём вкусе.
Ты смотрела на меня и начинала играть быстрее, надавливая на струны сильнее, водя смычком, словно ножом по живой плоти. Ты не отводила от меня свои чёрные, выразительные глаза. Ты была такой красивой со скрипкой в руках, словно статуя, навечно застывшая с этим прекрасным инструментом. Вы были созданы друг для друга.
– Кира, ты спешишь. Смотри на меня, – командовал дирижёр, усердно управляя оркестром.
Когда кто-то спешил, или отставал, или брал не ту тональность, общая мелодия сбивалась – это было слышно. Даже я это замечал, хоть и ничего не понимал в классической музыке. Больно. Она будто резала по мне. Рана вдруг дала о себе знать ноющей болью в области живота. Воспоминания живо проносились в моей голове снова и снова.
– Кира, остановись, чёрт тебя дери! Что с тобой сегодня?! – кричал мужчина, который уже был не в силах сдерживать этого чертёнка.
Девушка бешено играла, смотря прямо мне в глаза. Она была сосредоточена как никогда. Она прожигала меня взглядом и резала смычком струны. Воздух вокруг нас будто наэлектризовался.
– Кира, стоп!
Дирижёр остановился, а вместе с ним и оркестр, который тоже недоумевал от действий этой всегда спокойной и скромной девушки. Струна лопнула. А через несколько секунд ещё две. Кира наконец остановилась. Она будто пребывала всё это время во сне и очнулась только сейчас.
– Пошла прочь со сцены! Вернёшься, когда спустишься на землю, – гневно закричал мужчина, краснея. Все мышцы его лица были напряжены, он натужился как индюк, отчего был смешон.
Кира, Кира. Мне нравилось это имя до тебя. Кира Найтли очень хорошенькая… то есть хорошая актриса. Ты совершенно на неё не была похожа. С тобой это имя обрело новый смысл убийцы – и влюбился в него без памяти.
Девушка встала, безвольно опустив руки, будто вместо них у неё была тряпица.
– Извините, Михаил Сергеевич, такого больше не повторится, – пролепетала она ангельским голосом. А голос у неё действительно был милым в противовес готической внешности.
– Уйди со сцены, – казалось, терпение у дирижёра скоро должно было кончиться.
Кира виновато опустила глаза, и быстро сошла со сцены, и направилась… прямо ко мне. Наконецто. Держа смычок в одной руке и скрипку в другой, она подошла ко мне вплотную. Мне пришлось выпрямиться. В этот момент я заметил кровь у неё на виске и на струне. Доигралась. Но девушка будто не замечала своей раны. Невозмутимая как удав, она осматривала меня с головы до ног своим липким, высокомерным взглядом.
– Когда я играла на скрипке… – Кира задумчиво замолчала, раскрывая рот, с удовольствием вдыхая воздух, будто он был пропитан опиумом. – Мне предлагали перейти на контрабас, но он тяжёлый. И знаете, товарищ следователь, я ненавижу музыку. Всю полностью. Ненавижу.
Она без колебаний бросила окровавленную скрипку и смычок на пол и протянула руки вперёд.
– Вы пришли арестовать меня, товарищ следователь?
Голос её даже не дрогнул. Он был холоден, но мелодичен как всегда. Она выглядела совершенно спокойной и сдержанной, как и обычно – лишь трясущиеся руки выдавали её волнение. Она не улыбалась и не истерила, не просила второй шанс и не кокетничала в надежде расположить к себе. Она была такой же, как и в остальные дни, только в глазах её читалось смирение со своей участью. Она будто ждала моего появления давным-давно, но я бессовестно заставил её томиться в ожидании.
«Ты хороший человек. Мне жаль, что так получилось. Не смей умирать, слышишь меня? Не смей! Если ты умрёшь, то кто тогда меня арестует?»
Эти слова я слышал, но не слушал. У меня звенело в ушах. Даже не успел понять,