Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник). Павел Зальцман
так же застать ее. А твои дела – игрушки.
Дядя: Проклятый! Она нас увидит с Таней. Я рассчитываю на ревность.
Племянник: И что же тогда?
Дядя (шепча): Тогда жена меня полюбит…
Племянник: Для этого? Я не верю…
Первый (к дяде): Как раз об этом деле. Меня уполномочил старик. Дело в том, что подвода, кажется, вышла.
Второй: Ни о каком деле. Свернем под железную крышу. Обсудим, как пропустить твое дело между пальцами.
Дядя: Да, да. Опять. Требуется понемногу. И для смеха и для страха. Пока что нам нужно. Что там, едет желтый шелк?..
Первый (улыбаясь): Много новостей необходимо для наших дам.
Дядя (внезапно): Значит, нет? На этом разе осекся… И теперь я вспоминаю такие вещи.... (Останавливается.)
Первый: Ну что ты?.. Вот лавка.
Дядя: Впрочем, очевидно, я беззаботен. Таня была так близко. Я ее полюблю и освобожусь. Может быть, и иначе… А что? Чем это плохо? (Он подмигивает племяннику.)
Они переходят улицу к железной крыше. Она висит над белеными стенами лавки. Горе углубляется. Бузина окружает мокрую площадь. Кое-где блестит вода. Вход завешен полосатой, вырезанной уголками парусиной-тентом. Они уселись за стол в глубине.
Племянник: Я вижу со страхом, что горе углубляется. Откуда неугомонность? Мне ее во что бы то ни стало.
Дядя: А если не дать?
Племянник: Мне с нею. На слезы и смех постоянно. Одно привлекательней другого. Больно от ее смеха. Не хочу лишиться боли.
Второй: Ты безумно отдыхаешь.
Племянник: Когда голова расколота, ничто не идет. Столько вытекает крови – вытекает струями, опустошает, разносится ободьями, дробится подковами, услужливо и, наконец, на каждом шагу – с трудом иссякает и ко всему прилипает. Затем мне завтра с ней. Сплю в слезах, просыпаюсь в счастье. И эти все чертовы телеги приносят все до капли. Пусть будут прокляты все другие.
Первый: Тише, тише, у каждого свое.
Племянник: Жестокость. Ты, дядя, пережрал. Тебе нужна минутная юбка, необходима! А для меня она на все дни. Подлая твоя манера – грабить без толку, без разбора. Вырывать кусок в набитое брюхо из щелкающего рта. Зачем она тебе?
Дядя: А не я ей? (жеманясь.) Но я еще не ее.
Племянник: Уже поздно. Оставь себе. Милая, милая. Я тебя убью, если ты ее не оставишь.
Второй: Ну, что же?
Дядя (мрачно): Давно желаю сбыть тебя в состоянии, так сказать, годности к употреблению. Что я говорю! Не оставлю.
Племянник: Она под бузиной. До неба. Все небо. Выступает кровь на щеках. Блестят глаза, а рот смеется. Мне страшно. От реки до горы. Под ним земля. Ясно, что ее на меня хватит.
Второй (про себя): Каков – на такой, как клоп на перине, даже не вижу, что тут хорошего…
Племянник (к дяде): Я буду подзадоривать себя, и ты, конечно, поможешь. Маленькая, Таня, Танечка! Хорошо, я уступаю, я ее не обману. Я уступаю, только бы с ней, близко. (Мне ее во что бы то ни стало).
Дядя: Ну, а если нет?
Племянник: