Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник). Павел Зальцман
увяла, гнилые сучья крошатся. Больше не мелькают платья; ни рыжей шкуры, ни черных ног, все вымерло. Кто-то спит – видимо, под землей.
«Где их искать? Нигде. Ни лица, ни глаз. Всюду, вверх и вниз, – трава и лес. Видно, мне их не найти. Я хочу увидеть брата».
Щенок старается отыскать дорогу к Уде. Небо покрывают тучи. Лес качается до земли. Щенок проскакивает под деревьями. Его подхватывает ветер и несет по воздуху. Он скатывается с гор, всползает на горы и прячется для сна под камни.
Лакая из речки и грызя траву, он добирается до лагеря; закрывши глаза, проходит торчащие столбы и рухнувший хворост и не находит никого. Что за проклятое безлюдье! Нет ли вверху? Но и в небе ни птицы. Щенок спустился в деревню. Остались низкие срубы. Сорванные крыши унесло. Ни забора, ни стога. Вода ушла, но цепкая грязь не высохла. Щенок оставляет глубокие следы. Далеко на холме он увидел шалаши. Он сел на мерзлом местечке и кричит, зовя брата. Хоть бы где-нибудь откликнулось. Свинцовые тучи ровным слоем лежат на светлых сопках. Что это? Вершины белеют. Сухая холодная пыль касается носа. Ветер приносит блестящие крупинки.
Щенок поднялся на холм к шалашам. Кастрюли почернели. Два старика сидят, прислонившись спинами к сучьям. Женщина у входа. А где остальные? Пошли искать деревню. Щенок подбегает к сидящим. У женщины распухли босые ноги в высоких расшнурованных ботинках. У стариков повисли кожей щеки. Они не смотрят. Они, видно, спят. А женщина зовет щенка. Он медленно подходит. Она вынимает из полушубка и показывает обглоданную куриную кость и уговаривает его: «Ц… ц… Цыган, еще осталось мясо, я ее берегу для дочки, иди понюхай», – и она хватает крепко его голову и тянет его к себе. «Четыре ноги мяса; мясо на костях. И вот мне не страшно. Пусть они приходят. Теперь я их накормлю». Она душит его. Он в изумлении глядит на нее, пятясь. Она кивает головой, заглядывает в шалаш и зовет, то «Таня, Таня», то «Ванька». Никто не приходит. Она все сильнее душит. Один из стариков сзади, проснувшись, ползет, торопясь насколько может, к щенку. Тот не чувствует воздуха, горло сжато. Он тянет голову. Близко сзади старик. Он бьет когтями ее руки, лязгнул зубами мимо сухой кожи, рванувшись, освобождается и отбегает.
Женщина падает за ним и старается ползти на коленях. Напрасно. Тогда она тянется к нему и просит: «Есть, есть…». «Несусветная чушь. Что же, я оторву свою собачью ногу?» – и, понурившись, с ужасом он отходит подальше. Старик остановился на полпути к щенку и повалился, сидя, вперед. Другой все спит. Вдруг ветерок доносит запах снега. Последнее дуновение затихло, и сверху летят одна за другой редкие снежинки. Небо падает вниз, мягко струясь отовсюду.
Люди скрылись за текучим снегом. Щенок глядит, моргая, и в черных елках видит что-то белое. Там движутся белые пятна, как белые платья. Это Лидочка. Сквозь снег появилось лицо, мелькнули розовые ладони и белые руки – над блестящим репейником.
Верхушки шалашей побелели. Вот беда, небо потемнело. Не различить далеко. Щенок зовет и бежит вниз по полю по белой земле. Шалаши