Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник). Павел Зальцман
Как целая бутылка.
Таня: Из него несет как из бочки.
Дядя (подталкивая племянника): А из него как из погреба. (Жене.) Грозил повеситься (берет ее за руку.)
Жена (вырываясь): Не жми, пусти.
Дядя (таща ее к свету): Ой, прости, дай (хочет поцеловать руку).
Племянник: Таня!
Таня: Что?
Племянник: Я решил уехать.
Таня: Слышала. Как кузькина мать собиралась помирать.
Племянник (смеясь): Ну, теперь я уеду. Вы увидите. (Берет ее за руку.)
Таня (воет): Пусти… пустите…
Племянник: Что с вами?
Таня корчится от боли и вырывает руку.
Дядя (увидев след ногтей): Что это?
Племянник: Что с пальцем, милая, тебе больно? Он красный!
Второй: Ну вот и бросили. Хозяева, где же стол? Будем ли, наконец,веселиться?
Дядя и племянник (оставляя женщин): Ну, что поделаешь! – будем.
Слуги тащат стол на веранду. Она узка, и стулья у концов стола коснулись стены и перилец.
Таня (вынося свечи): Тут ветер. Да вы все, кажется, ничего не выпили. (Племяннику.) Хоть напились бы раз в жизни.
Ветер гасит свечи.
Жена: Нельзя. Я принесу лампу.
Дядя: Мало света. Танечка, поставьте в окно побольше свечей. (Беря ее за плечи, медлит и отпускает.) Ну, идите, займитесь этим делом. А что тут кричали о пальце – перевяжите палец.
Таня уходит. Слуги ставят за окном пятнадцать свечей. Все озаряется постепенно блестящим светом.
VII. Дом
Из норы выходит заяц с вечерним холодком. Он, вставши на белые ноги в траве под луной, осматривает поляну; спускается в нору проститься и танцует вокруг жены. Мягкая, с чутким носом мордочка обводит грудь и лапы. Уши стригут на шумы сверху; они ласкаются теплыми шкурками и в углу съедают вместе остатки утренней капусты. На мягкой подстилке в глубоком тепле лежат, грызя накопленные листья, краденую морковку; весело. Жена в тупичке отгребает остатки синих[7] и спускается с пищей, бережно неся живот.
А сегодня опять из норы в огород над рекой, за папшойной шелухой, гряды с круглой капустой, и, как раньше, сильный муж принесет еду. Жена ласково трогает мордой морду, доверчиво прижавшись телом. Он притащит сверху все, что встретит без охраны в оградах: упавшие яблоки, мимоходом лакомые корни и листья в тишине, из сушилки высушенные груши. О, прельстительны же вы, блага обожаемой жизни! Он вылезает из норки и, как белая тень, щурясь от смеха, несется прыжками по серой траве.
Щенок успел. Высматривает и слушает. Видно, сова не прилетала. Ожидая увидеть в доме черные окна – взамен он видит свет на веранде и людей. Он перебрался через перелаз[8], мимо курятника, между муром и стеной, под навес, шурша папшойной шелухой, и от ворот сарая взбирается на жернов, садится и ждет. Время от времени выглядывая из-за столба навеса, он видит темную стену дома и движущийся свет на столе.
Заяц летит через пень, срывая землю когтями, и нежно жует губами, прыгая, – о жене. «Залечу на страшный