Проекция реальности. Никита Зайков
кокон заражён ржавчиной и скоро может лопнуть, потому что никому нет дела до одинокой и несуразной башни.
Прикрываю рукой экран на протезе от солнечных лучей – сегодня ясное небо – и определяю дальнейший маршрут. Нужно найти трамвай. Мимо меня проходит симпатичная девушка, от которой сложно отвести глаза. Еле заметно улыбается. Что если это она, та девушка с пляжа? У меня бред, мерещится всякое! Я хочу прийти в себя, поэтому прислоняю холодную бутылку воды, которую взял вместе с едой и другими вещами для мамы. Помогает. Солнечные лучи бьют прямо в лицо, спасают от взоров незнакомок, зажигающих во мне приятные воспоминания, которые парадоксально причиняют боль. Какая погода! Ни оболочка! Оставшиеся сто-двести метров передо мной один асфальт и ноги прохожих. Незаметно проходит время, появляется трамвай и увозит меня. Пейзаж меняется резко: от высоток футуристических форм до металлических гаражей и свалок. Я замечаю московские контрасты и кажется, что весь путь – это синусоида, постоянное колебание бедных и богатых районов, где иногда есть пограничные пункты, парки, в которых можно укрыться от бетонного сосуда города. В телевизоре, закреплённом на стенке трамвая, робот ведёт прогноз погоды, расхаживая из одной части карты, где ураган, до другой, которая выглядит более спокойней, потому что у берегов Крыма солнечно и небольшой дождь вечером должен принести прохладу. Сверху пролетело два дрона, модифицированных под рекламные машины. Доносится слабый звук. Через минуту становится отчётливее. Я различаю слова: «ГМО – это будущее планеты, синтетическое мясо и белок в насекомых спасут восемь с половиной миллиардов! Только сегодня в ресторанах России бургеры с кузнечиками.»
Непроизвольно появляется ироническая улыбка на лице. А ведь я помнил те времена, когда говядины и свинины хватало! Вегетарианцы скорее неизбежность, чем выбор.
Тук-тук, тук-тук, трр. Скрипят рельсы. Видимо, на повороте поломка, которую не хотят устранять или не успели. Трамвай наклоняется немного вбок, проходит под мостом и возвращается в прежнее положение. Аллилуйя! Мы живы, хотя сердце в пятках. Старинная усадьба с большим полем, на котором растёт сочно-зелёная трава, проносится мимо меня, забирая с собой узорчатые ограждения, статуи амуров и неработающий фонтан.
Трамвай останавливается, и я вижу металлические ворота на холме. Забираюсь наверх и подхожу к КПП, подозрительно смотря на охранника, который уткнулся в газету, и вот я внутри. По карте в протезе пытаюсь найти отделение. Вокруг столько искрящегося снега, целые горы белых камней, в чьи мощные трещины вцепились пушистые ели. Тающая жижа спускается на дорогу. В добавок ко всему одинокая церквушка, высота которой от силы четыре метра; она стоит посередине, скованная снежным покровом. И даже Иисуса не разглядеть из-за ледяной корки. Я обхожу её, затем красное здание и в конце концов начинается спуск – холм позади. На сером доме нужный номер, туда я иду. Из окна на первом этаже выглядывает опасливо полный мужчина в белом больничном