Каменная пациентка. Эрин Келли
беспокойства:
– Ты плакала! – Это не хитрость, ее взволнованность искренняя и неожиданная. После того как Джесс выбежал из квартиры без извинений, я заревела. Я-то полагала, мне удалось скрыть свои покрасневшие глаза под макияжем и тусклым освещением.
– Просто немного устала, вот и все. – Я никогда не позволю Хонор видеть меня расстроенной; любая мелочь может спровоцировать срыв. – Хонор, это свинья?
– Я бы почувствовала, если бы ты заболела. Со мной было бы то же самое, – говорит она, сморщив подбородок. Чувство вины сильно давит; конечно же, она думает, что я плакала из-за своей матери. – Бедная мама. Хочешь, поговорим об этом?
Сколько раз я задавала ей этот вопрос через замочные скважины, по плохим телефонным линиям, на больничных койках? Я отрицательно качаю головой, Хонор жует губу, а затем немного меняет тактику:
– Давай тогда посмотрим новую квартиру! – Хонор потирает руки. – Там, наверно, готично до чертиков? Камеры с обивкой, смирительные рубашки, подземелья, кандалы, свисающие с потолка?
– Почти. – Я разворачиваю айпад экраном от себя и показываю гостиную с кухней, водя им по сторонам.
– О, какое разочарование. Они даже не оставили решетки на окнах. Этот диван отвратителен. Отвратителен! Как вы можете жить с этой картиной-репродукцией, мама? Это ужасно, убери ее немедленно. От такого случается мозг рака.
Я начинаю смеяться.
– Не могу. Она намертво приколочена к стене.
– Но мне нравятся светильники и кофеварка. Ох ты ж, там эти ужасные плитки из метро. В общем, они упустили блестящую возможность подчеркнуть характер здания.
– Не думаю, что они смогли бы продать много квартир, если бы оставили бурые стены и гниющие полы.
– Тогда бы я там жила.
– Ты не их целевая аудитория. Это немного… для жен футболистов.
– Это совсем-совсем новодел для нуворишей? – спрашивает она весело. Хонор обожает все подлинное. В ее мире все делится на оригинал и штамповку, на искусство и ремесло, и это перевернутая версия того снобизма, который она подмечает во мне. Я хотела всего самого лучшего для нее, но все равно беспокоилась, что воспитываю маленького сноба с прекрасной школой и фортепианными уроками. Однако если уж на то пошло – маятник качнулся в обратную сторону, и Хонор наслаждается тем, что называет своими «рабочими корнями». Она может принимать или отвергать родню Сэма из крепкого среднего класса, но любит она своих деревенских двоюродных брата с сестрой. Это возможность выбора, роскошь, рожденная привилегиями, – ей никогда не было холодно или голодно, когда она росла – однако я не читаю ей нотаций. С Хонор я предпочитаю – сражение. Когда вы знаете, что в некоторые недели уходит каждый день по три часа на то, чтобы помочь ей принять душ, когда вы держите ее за запястье, чтобы она могла печатать свою курсовую работу, когда вы спите на пороге ее спальни, чтобы быть там на случай, если она проснется среди ночи и снова отправится на поиски острых предметов – общественные приличия отходят на второй план.
– Милая,