Смерть во сне. Никита Божин
видя проблемы в том, что случилось, иные, напротив, порицали подлый поступок, заявляя, что отправить в тюрьму невинного – греховно и аморально. А еще какой-то порядочности хотим от государства, – доносилось со стороны.
Зинка ни в какую не признавала вину, уже не открещиваясь, что это, в самом деле, ее растрата, она не видела ни единой причины, почему так нельзя поступить, и что жалеть этого Гришку. Ни на секунду сердце ее не екнуло, что горе коснется другого человека, что это, быть может, поломает всю его оставшуюся судьбу, это ее не печалило, как и ее мужа, и половину соседей. Илья, наравне со всеми, пытался образумить ее, но у него получалось хуже всего, а потому он тактично замолчал, все еще думая, какой сюрреализм перед ним разворачивается, и что в Европе такое невозможно. Финальным козырем стало заявление Артема, что он работает в прокуратуре (приврав про свою должность), и дело так не оставит.
Созвонившись с главным редактором той самой единственной газеты в городе, бухгалтер была вынуждена изложить, что ситуация приобретает сложный оборот, и так просто Гришку посадить не получится, а значит, и растрата не спишется. Тем более местная газета работает на интересы правящей власти, облизывая ее с ног до головы, и такой удар по репутации, который мог перерасти в огласку, им нежелателен, потому главный редактор поручил Зинке ехать в отделение, а сам между тем сделал пару звонков, похлопотал, и дело удалось замять.
Уже поздним вечером Гришка в компании Ильи, Артема, Васи и дяди Юры вышел совершенно свободным человеком.
– Ваша газета «Мое мнение» – как же это цинично, – первое, что высказал Гришка, когда вышел из камеры, – никогда об этом раньше не задумывался. А ты Зинка? – обратился он к стоявшей в слезах Зине, для которой эта суета так же благополучно кончалась, но она не желала отвечать и просто ушла прочь.
– Не приду больше к ней на чай никогда, – подвел итог вечеру Гришка.
– Ну, ты как? – спросил его дядя Юра, – что чувствуешь?
– Вот она, свобода. Как же приятно, – восторгался он, выйдя на улицу, после чего стал горячо благодарить своих спасителей, среди которых знал всех, кроме Ильи, но и ему выразил свое почтение.
– Ну, ты как, дядь Гриш? – спросил Артем.
– Очень даже неплохо. Одно только пугает – как жить теперь? Как людям верить? Все, что с нами происходит – постановка. Настоящий театр же.
– Да, Зинка та еще актриса оказалась.
– Кто во что горазд.
– Да дура она, – коротко обозначил Артем.
– Да, дура, это понятно. С другой стороны, не виню ее. Боялась она. У нее ж дом, ребенок, муж бездельник, шабашит где-то, толком не работает. Сама мне как-то плакалась, говорит, мол, Григорий Андреевич, как мне тяжело. Чаем тогда угощала, конфетами. А потом с этой кружки мои отпечатки снимали.
– Надеюсь, ее уволят.
– Да нет, пусть пашет. В наказание ей, потому что условия ее работы в этой мерзкой шараге невыносимы, что люди, уходя с ее места, радуются работе в супермаркете на кассе. Они же там все чертовы бюрократы и выслуженцы. Так что пусть помучается, – улыбался Гришка.
– И все же, как у нее совести хватило