Иду на вы!. Виктор Мануйлов
в свои дома без всякого страха. От старейшины этой деревни Святослав узнал, что князь Муромский сиде на Оке-реке, там его городище по прозвищу Муром, оттуда он правит и сбирает дани, что дани те делит с хазарами, и это им, муроме, весьма прискорбно.
В священной роще местные и свои волхвы разожгли костры, принесли красных жертвенных петухов, княжеская дружина построилась вокруг жертвенников, на них отсекли петухам головы и отпустили, чтобы по тому, в какую сторону полетят обезглавленные птицы, узнать, будет ли Святославу удача, или нет. Три птицы из четырех полетели на восход солнца – в пределы бога Хорса. А это значит, что удача будет. На радостях волхвы принялись прыгать через огонь, выкрикивая заклинания, потом на том же костре на вертеле стали жарить зарезанного быка, отрезая от него куски по мере готовности, варить в больших котлах мясо с просом. Местные муромцы прикатили колоды с просяным пивом на меду, вышибли крышки, потек пенный напиток в деревянные кружки, и веселое пиршество закрутилось на всю весеннюю ночь.
А когда взошло солнце, увидело оно вповалку спящих людей, где кого свалил хмельной напиток, тонкими струйками дымящие кострища, приткнувшиеся к берегу ладьи и ошивы, бродящих среди спящих деревенских собак, грызущихся из-за костей и остатков мяса, бессонную стражу, время от времени перекликающуюся между собою протяжными голосами. И лишь на лугу, где сохранились копешки сена, не спали, похоже, двое: князь Святослав и молоденькая вдовица, мужа которой этой зимою задрал медведь, сломав рогатину. Из вороха сена слышались стоны и торопливые слова, сменившиеся долгими вздохами. Затем в истаивающем тумане мелькнул белый сарафан, звякнуло в подоле серебро, и все стихло. Князь потянулся, поддернул порты и, завалившись на медвежью полсть, тут же провалился в глубокий сон, так что утром дядька Асмуд едва его добудился.
Еще через несколько дней караван судов вышел на широкий речной простор и стремительно двинулся вниз, подгоняемый течением и попутным ветром. Река петляла, мимо тянулись то обрывистые берега, заросшие лесом, то заливные луга. В Итиль-реку чуть ли ни на каждой версте вливалась новая речка, не говоря о многочисленных ручьях, и река ширилась, наливалась силой, ветер гнал по ней волну, та с плеском кидалась на деревянные борта судов, и они на этом просторе казались уже не судами, а суденышками.
На берега иногда вымахивали на низкорослых конягах всадники, одетые в шкуры, метали из луков стрелы, но они ладей не достигали, падали в воду, со звоном пронзая ее поверхность.
– Не шибко ли далеко забираемся, княже? – спросил воевода Свенельд, подходя к Святославу, стоящему на носу головной ладьи.
– Что тебя заботит, воевода? – вопросом на вопрос ответил Святослав.
– Нас ждет в Киеве, княже, твоя матушка-княгиня. Вести о нашем походе разнесутся во все концы, жидовины, сидящие в Киеве, всполошатся, призовут угров или черных булгар. Прольется много крови, подвластные тебе племена усомнятся в твоей удачливости.
– Ну