Аргиш. Александр Гриневский
он всё-таки на Андрюху. Другой…
Андрюха – как лезвие острый, сжатый весь, словно к прыжку готовится. Лицом застыл, закостенел. А Вадька – открытый ещё пока… Не изжил в себе детское. И обижается на отца, как ребёнок, которого несправедливо наказали.
Что же такое с Андрюхой приключилось – даже собственного сына уговорить поехать не может? Вот и разберись тут – кто правильно живёт, а кто нет?
Нагорело у них в семье. Разбежались. Не собрать. Но общаться-то по-человечески можно? С женой не хочешь или не можешь… но с сыном-то? Всегда можно общий язык найти. Захотеть только надо. Через свою гордыню переступить.
Никто не хочет. Все памятники самому себе. А дети растут с тоской в глазах.
Мерный гул двигателей. Сон обволакивал, забирался за пазуху, звал к себе, за собой…
Вдруг всплыл желанный, тревожно-ласковый…
Один и снег.
Снег бесконечный – валом. Шагаешь, словно плывёшь, а обернёшься – следы на глазах засыпает – ровно, неизбежно.
Остановиться, замереть.
Берёзы не видны. Ветви, что свисали, – помнишь, знаешь – исчезли. Только стволы проступают сквозь белую муть еле-еле, словно и нет их, словно придуманы или потому что знаешь – должны быть здесь.
Застыть, не двигаться, не дышать под этим снегопадом – тёплым, не прекращающимся.
Смотреть на занавес падающих снежинок перед лицом, на закрывающийся занавес.
Гул двигателей изменился. Появился надрыв. Борт заходил на посадку.
Огромная поляна. На краю буровая вышка. Три жилых балка. Чуть в стороне – громадная цистерна, накрытая кое-как сколоченным навесом.
Человек возле балков – стоит, смотрит, рукою глаза прикрывает от солнца.
Вертолёт мягко коснулся земли, словно присел на корточки.
Механик распахнул дверцу, выставил дюралевую лесенку о трёх ступеньках.
– Погуляйте полчасика, пока дозаправимся.
Трава пожелтевшая – выше колена – гуляет, колышется под ветром.
– Пойдём на буровую поглазеем, – Колька, доставая на ходу сигареты, первым двинулся в сторону буровой. Остальные потянулись следом, приминая высокую траву.
Буровая не впечатлила. Голый остов из ржавых труб, уходящий высоко в небо. Болтается буровой квадрат на тросе. Дощатый помост вокруг скважины переходит в такую же дощатую тропинку, что, теряясь в траве, ведёт к балкам. Трубы, сложенные штабелем, застывшие глинистые потёки и отвалы керна.
Ощущение брошенности и ненужности этого железного монстра, оставленного умирать здесь – среди буйства зелени и щебета птиц. Лес по краю поляны стоял, словно выжидая, когда можно будет надвинуться, навалиться и смять это уродливое создание, возведённое людьми.
Лежали на помосте. Доски – серые, вымытые дождём, прогретые солнцем. Пахло деревом и травой. Комары чёрными точками носились в воздухе.
– Нефть, что ли, искали? – подал голос Вадим.
– Может, и нефть. Чёрт его знает, – отозвался Андрей. – Но над природой поиздевались – дай Бог! Вон как засрали всё.
– Да