.
автопарков – мокрыми шлепками ладоней в столовых и прачечных. Вся эта череда лиц уже грозила совсем потерять численность и затеряться в звёздной недосягаемой дали, как вдруг…
Больница. Да-да, именно те, что так постарались над моей судьбой, теперь сами брали меня в свои руки. Это было даже каким-то наваждением. На этот раз, огорошенный этим фактом (фактом того, что я вообще зашёл в это заведение), я сидел как истукан и практически не реагировал на вопросы в свой адрес. Уж не знаю, что там решила старшая медсестра, но я (о, чудо!) получил работу. Работу санитара. Что ж, жаловаться было не на что. Видимо, моё угрюмое и замкнутое поведение было принято за чрезвычайную решимость и твёрдость, поэтому я не подвергался в дальнейшем ни каким-либо проверкам, ни особым наблюдениям. Больница, находившаяся на проспекте Солидарности, была не ближним светом от дома. Но время езды всегда можно было скрасить хорошей книгой, которую вечно не хватает времени прочесть. Или занять уши хорошей музыкой, которую дарил жужжащий друг плеер из-за пазухи, или подумать над собственными композициями и песнями, которые тогда уже вовсю писались.
Работа в больнице была отдельной историей, заслуживающей внимания. Она заставила меня многое пересмотреть по отношению к себе и другим, а также понять, что жизнь человека вообще есть вещь очень хрупкая и неопределённая. Такая она лёгкая, что её вообще можно считать не более чем «случаем». Да-да, именно случаем. Так обычно говорил мой товарищ по работе Юра. «Там какому-то случаю с шестого понадобилось подштопаться. Поехали, доставим к «дверям Господним». Юре было сорок, а может и пятьдесят. Большое количество алкоголя, принимаемого всю жизнь, иногда делает совершенно невозможным определение возраста. Несмотря на этот недостаток, он был жилист, хитёр, чрезвычайно здоров и главное добр. Хотя и циничен. Было в нём много от обычного русского деревенского мужика, которого вечно поучают коромыслами жёны, и от классического одесского вора, который в любой момент мог сказать: «Ну, типа, братки, мне пора, а вы как хотите».
Доставлять нам приходилось по-разному. Когда из «адского пламени» человека вывозили, а когда и на «последнюю экскурсию». Когда срочно в операционную бежали, (а бежишь ведь и знаешь, что сейчас и от твоей сноровки и умения тоже зависит многое), а когда можно было уже и не торопиться.
Одно понял точно. То, что было свалено рядами на столах в подвальных холодильниках, к людям имело самое далёкое отношение. Это отрезвляет и весьма неплохо. И добавляет юмору. Особенно, когда ещё не выработалась привычка, и нервы пошаливают изнутри, начинаешь во всех видеть эту «накинутую сверху оболочку», будущих возможных клиентов. И тогда ты со смехом наблюдаешь, как эти «костюмы» ходят по улицам, и как они лелеют эти свои «костюмы», подкрашивая их, одевая их во всё более дорогие вещи, хвастаются и гордятся друг перед другом этими самыми «костюмами». А некоторые доводят свой «костюм» до такого состояния, что прямо диву даёшься. Я понял главное