Хамсин, или Одиссея Изи Резника. Марк Рабинович
следует быть осторожнее? – вспомнил я Гречухина.
– Ох, Изя, боюсь этого будет недостаточно. Тут похоже замешана политика, а политика это всегда вначале грязь, а потом и кровь.
– Какая политика? – удивился я – Это же наше внутреннее дело.
Он посмотрел на меня, как наверное смотрят профессора на тупых, безнадежных студентов.
– Видишь ли, мой друг, политика бывает внешняя, а бывает и внутренняя, и последняя порой может оказаться еще омерзительнее первой. Когда речь идет о власти, то в ход идут все средства и горе тому, кто попадется между жерновами политики. Ведь там всегда грязь, а иногда и кровь. Борьба за уютное кресло стирает грань между коммунистами, социалистами, капиталистами или…
– Или фашистами – хмуро закончил я.
– Я этого не говорил – пожал плечами подполковник – Да и не важно это. Для тебя сейчас главное – не оказаться жертвой этих интриг. Тебе и так несладко досталось от этой войны.
Пожалуй, подполковник был пристрастен, ведь многим досталось много хуже меня. Я-то выжил под Нарвой и неплохо устроился потом переводчиком при НКО. Но Залесский имел ввиду совсем другое…
Ростов-на-Дону, сентябрь 1945
…Сентябрь в Ростовской области, это еще не осень. И только прохладный ветерок под вечер напоминает о том, что лето уже почти позади.
– Они еще так радовались, что успели эвакуироваться из Одессы – Устинья Петровна утирает слезы краешком передника – Фирочка вот только все время плакала по мужу своему, уж не упомню, как его звали.
Моего отца звали Александр, Александр Наумович Резник. Он сгинул где-то под Одессой, когда в жуткую мясорубку войны бросили очередные отряды Народного Ополчения. Ох, насмотрелся я под Ленинградом как прорехи в обороне спешно затыкают плохо вооруженными и необученными ополченцами.
– Первый раз, как немцы-то город взяли, не до нашей окраины им было – продолжает Устинья Петровна – А как наши-то вернулись, мы было и успокоились. Только вот как Харьков сдали, так Фирочка и заволновалась. Все она суетилась, все пыталась увезти дочку дальше, за Дон, за Волгу, но усатый сказал, что город второй раз не сдадим, вот и поворотили их на заставе.
"Усатым" она зовет не Сталина (как можно!), а Семена Михайловича Буденного. Это он заявил Отцу Народов, что второй раз Ростов не сдаст, а комендант города на лету подхватил его мысль и запретил жителям покидать город. Именно поэтому мою маму и сестренку завернули на блокпосту и послали назад, на смерть в Змиёвской балке. Коменданта, служившего потом немцам так же преданно, как и главному кавалеристу страны, давно расстреляли, но и к Буденному у меня тоже есть претензии, да только что усатому боль какого-то еврея. Откуда ему знать, что родители одного старшего лейтенанта артиллерии, взяв с собой маленькую Леночку, уехали в мирную еще, веселую Одессу, где у каждого второго еврея есть родственники. Наших там принял дед Мотя, отведя им целую комнату в своей небольшой квартирке на Ольгинском спуске. Их ждало ласковое море, теплый песок и сочные, огненно-красные помидоры. Наверное, помидоры они