Мы будем вместе. Письма с той войны. Гавриил Яковлевич Кротов
даты)
Кухня.
Это не относится к увлечению кухней, но когда-то это доставляло мне удовлетворение творчества.
Милая страдалица-мать. Родившая четырнадцать детей, кормившая шесть человек или, как говорят, ртов. Старшими в доме – сестра и я. Отец сидел в колчаковской тюрьме. Мать приходила домой, утомлённая работой, разбитая неудачами. Мне было больно глядеть на неё. Я знал, что достаточно было мне поцеловать её, погладить – и ей было бы легче. Но я не любил ласкаться. Был угрюм, хотя сердце разрывалось от жалости. Иногда я превозмогал себя и утешал её своими ласками. Чаще я приносил книги и читал вслух. Она страстно любила книги. Эти книги или отрывали её от жизни, которая гнула её к земле, или рисовали жизнь ещё мрачнее её. «Хижина дяди Тома»32, «Камо грядеши»33, «Подлиповцы»34 и «Князь Серебряный»35 и т. п.
Иногда хотелось сделать больше.
Приходя поздно из школы, я видел, как мать возится с горшками, ворча на сестру за грязь. Тогда я обращался к сестре:
– Стюра36, сегодня кино «Сюркуф»37, давай уговорим маму.
Настя шла дипломатом. Мать отмахивалась, но ласки и просьбы брали верх: «Ин пойду». И они с сестрой шли в город в кино. Я уверял, что у меня много уроков. Но лишь только мать и сестра уходили из дома, я быстро ставил два огромных чугуна воды в печь и брался за уборку.
Это не была уборка ради чистоты, это был подарок. Выполнял я его с любовью. Очищал каждый уголок, мыл ту посуду, которая никогда не имела этих привилегий (так как это было обычно в субботу, то создавало праздничное настроение). Расставлял всё в строгом порядке, руководствуясь чувством симметрии. Доставал из сундука чистые занавески, скатерти. Уборке подвергался весь дом.
К моменту прихода матери был готов самовар, на столе стояли чашки, лампа, очищенная до блеска, с чистым стеклом. 4 часа пролетали незаметно. Старался сделать как можно больше и с равнодушным видом садился за стол читать книгу.
Самое приятное было впереди: заходит мать. Я боковым зрением наблюдаю за её изумлением, сохраняя мраморное лицо.
– Озорник ты, Ганюшка!
Тут я не выдерживал, и мы обнимались с мамкой.
Когда у Горького я прочитал про его любовь к уборке самых укромных уголков комнат, мне вспомнились мои «сюрпризы». Ныла спина, болели руки, но сколько было радости.
Двор и сад я всегда приводил в полный порядок.
Это была кухонная любовь к матери. Во всё остальное время я ненавидел эту утомительную работу.
Когда мать была больна, мы с сестрой старались превзойти самих себя в кулинарном искусстве и уборке. На это время между нами прекращались военные действия. (Мы всегда спорили. Во-первых, она была девчонка, во-вторых, она назло мне родилась на четыре года раньше – специально, чтобы командовать мной. Этого я ей не мог простить.)
Мать удивлялась, что я, которого можно было заставить сделать всё, кроме помощи по кухне, проявлял вдруг такой энтузиазм. Но разве есть что-либо
Роман Гарриет Бичер-Стоу о тяжёлой жизни американских негров.
Исторический роман Генрика Сенкевича.
Роман Фёдора Решетникова о попытках пермских крестьян найти лучшую жизнь.
Повесть А. К. Толстого о временах опричнины.
Настя.
Французский фильм (1925) о приключения известного корсара XVIII века.