Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом. Владимир Першанин
еще картошки, – позвал он жену.
– А куры, что, не несутся? – поддел его Войтик. – Пожарь для раненого яишню.
Меня послали в караул. Боец, топтавшийся у ворот, кинулся в дом с такой прытью, что на ступеньках поскользнулся. С голодухи едва смены дождался. Прибрали еще чугун картошки вместе с давленными кислыми огурцами. Для раненого хозяйка поджарила пару яиц. Сказала, что несутся плохо – не сезон. Ну и черт с тобой! Зато переночевали в тепле. Высушили сапоги, часть одежды. Телогрейки так сырыми и остались.
Хозяин торопился выпроводить нас до рассвета. Войтик сменил повязку. Хоть и бодрее выглядел наш товарищ, но такую рану покоем и лекарствами лечить надо, а не таскать человека по лесу. Хозяйка сварила картофельного супа с мелкими кусочками сала и выставила два кувшина молока. Вместо хлеба заедали суп холодной картошкой. «Нет хлебушка!» – как объяснил хозяин. С собой дали творога, мелкой картошки в мундире и огурцов. Жадный был хозяин. Хотя и его понять можно было. Семья, впереди зима, немцы. Но Шуваев, старый солдат, его все же раскрутил. Записал на клочке бумаги фамилию, имя хозяина, хозяйки и пригрозил:
То, что ты немцев ждешь, сразу видно. Если пустишь кого по нашему следу, отпор дадим. Два пулемета видишь? Отвори зенки пошире. Кто в живых останется, эту бумажку прямиком в НКВД отправят. Не надейся, что немцы победят. Твои фрицы, как клопы, а Россию еще никто одолеть не мог. – Лучше замполита растолковал. Хозяин не на шутку испугался. Про репрессии, может, он мало что слыхал, а НКВД народ боялся.
Вы, товарищи военные большевики, не сомневайтесь, – выдал напуганный хозяин нам всем диковинное название. – Я всегда за Советскую власть, а фашисты смерть и рабство несут.
Наверное, отродясь, этот хозяин так грамотно не выражался.
– Не надо бы вам, товарищи, такую записку писать. Вдруг, не дай бог, с вами что случится, а мне отвечать. Порвите записку-то…
– Подумаю, – строго сказал старшина.
Пока Шуваев думал, хозяин принес литровую бутыль самогона, ковригу хлеба и сырых яиц, которые уместились в каску одного из пехотинцев. Штук двадцать или чуть больше. Продолжал убеждать, что немцев он не ждет, а Красной Армии готов помочь, чем может.
Похоже на анекдот. А ведь было. Посмеялись, употребили самогон, запивая его круто посоленными деревенскими яйцами, и двинулись дальше. На смех уже не тянуло. Холод, ветер, задувающий первый снег, неизвестность…
Васю Кружилина оставили в надежных руках. Плохо заживала рана от тяжелой немецкой пули. Пухла, гноилась нога. Через пару дней ночевали у женщины. Видать по всему, одинокая. Встретила нас хорошо, помылись, поели. Василия попарила, оглядела крепкого парня и сама напросилась:
– Оставьте его мне. Пропадет он в лесу. А я его вылечу.
Согласился наш механик-водитель. Считай, что сосватали. Бабенка душевная, незамужняя. Хоть и невзрачная, постарше Васи, но кому красота в этой ситуации нужна? Приняла ласково, как мужа. Наверняка вылечит. В первую ночь постеснялась с собой положить, а как мы уйдем, наверняка к себе греть устроит. А там, глядишь, дите зачнется,