Штрафник из танковой роты. Владимир Першанин
Такая у нас была в тот день судьба – помогать тем, кто стрелял более метко. Федор выпустил три снаряда подряд, но окончательно развалил Т-3 наш ротный. От удара тяжелой трехдюймовой болванки сдетонировали снаряды, башню взрывом сбросило на землю. Из круглого отверстия взвился язык коптящего пламени, треща, рвались в огне патроны.
Подбили еще один танк из второго взвода. На этот раз БТ. Снаряд попал в левую гусеницу. Механик-водитель, видимо, недостаточно опытный, не сразу понял ситуацию. Закрутился, подминая и скручивая металлическую ленту.
Мощный двигатель БТ-7 сыграл смертельную роль в неумелых руках. В принципе, танк мог сколько-то метров проползти и на одной гусенице, помогая себе колесами левой стороны. Но механик так скрутил и вдавил между колесами гусеницу, что БТ завертелся на одном месте, как юла, оставаясь, по сути, неподвижным.
Неподвижный танк – мертвый танк. Эту истину я понял в те минуты, когда в застывшую «бэтэшку» один за другим врезались три снаряда. Выскочил командир танка, весь забрызганный кровью, и выволок раненого механика-водителя. БТ, несмотря на попадания в борт и башню, уже покинутый остатками экипажа, продолжал вращение и даже не горел. Лишь дымился. Все это я видел мельком, потому что метров со ста семидесяти в нас бил Т-3, а мы отвечали ему. Потом он исчез, и остальные немецкие танки попятились назад, ведя беглый огонь. Оказывается, нам на выручку шел первый взвод, и немецкие танкисты предпочли отступить.
Я видел, как они отступали. Немцы сумели остановить нашу главную силу, Т-34, старшего лейтенанта Тихомирова. В него стреляли сразу два или три танка. И попадали. Большинство снарядов рикошетили, но чувствовалось, в нашей «тридцатьчетверке» что-то серьезно нарушено, возможно, ранен экипаж. Машина отступала рывками, огрызаясь редкими выстрелами. И даже эти редкие снаряды, смертельно опасные для фрицев, заставляли их шарахаться в стороны.
И все же немцы, даже в отступлении, действовали четко. Они подцепили недобитый Т-3 и поволокли его на буксире, прикрываясь беглым огнем. Мы дважды выстрелили в гребущий гусеницами вихляющийся БТ-3. Промазали. Мешала дымовая завеса, которой немцы прикрывали отход. Ротный, высунувшись из люка, показывал знаками, чтобы мы тоже отходили. Почему? Мы же их сейчас раздолбаем!
Я тоже высунулся из люка. Два наших легких танка горели, один, накренившись, дымил. Немцы вели сильный огонь из танковых пушек, к ним прибавились минометы. Выполняя команду, мы пятились, стараясь не подставлять борта, огрызаясь частыми выстрелами. Горел немецкий Т-3 и чешский Т-38, который был подбит первым.
Потери нашей роты в коротком бою оказались немалыми. Сгорели два танка, третий мы пытались вытащить, но он загорелся от очередного попадания. Погиб целиком один экипаж, еще несколько человек были убиты и ранены. «Тридцатьчетверка» получила серьезные повреждения. Бронебойный 50-миллиметровый снаряд врезался в башню и застрял в ней. Веер мелких осколков, выбитых снарядом из брони, убил наповал заряжающего и ранил командира роты